Аннелиз - Дэвид Гиллхэм

— Я ничего не делала.

— Может, ты так и не считаешь, но Вернер сказал мне, что ты произвела на него впечатление.

— Он тебе рассказал, что случилось? Что сделали с дверью его магазина?

— Да, — осторожно отвечает отец. — А еще его поразила твоя сила духа. И самообладание. — Сказав это, Пим добавляет: — Он интересуется, не хотела бы ты немного поработать в его магазине?

Анна недоверчиво смотрит на Пима:

— В его магазине?

— Да, я сказал ему, что ты любишь книги, — говорит отец. — Кажется, он очень хочет принять тебя на борт. Разумеется, я все еще ожидаю, что иногда ты будешь помогать мне в конторе. Но пару дней в неделю, книги расставлять на полках… Он же управляется там один, так что лишняя пара рук придется кстати. Как тебе такая идея, моя девочка?

Букинистический магазин Нусбаума

Розенграхт

Магазинчик располагается неподалеку от того места на канале Сингел, где Пим некогда арендовал контору. Теперь Анна ездит туда на велосипеде дважды в неделю до ужина. Место ей нравится. Она любит запах старой бумаги, ссохшегося переплетного клея и даже резкий кожаный дух сигарного дыма. И конечно же полки, уставленные старыми книгами всех форм, цветов и размеров. Даже если нет покупателей, а это часто бывает, она смотрит на ряды книг от пола до потолка и от стены до стены, и это ее успокаивает. Вот это и есть тот самый gezellig. Это любимое голландское слово — уютный — она записывает в своей тетрадке. Уютная книжная берлога, зовет она это место. Ее работа — разбирать новые поступления: доставать из коробок и расставлять по полкам сообразно жанру и теме. Она любит возиться с книгами и частенько забывается, заглядывая под обложку, и, зачитавшись, вдруг обнаруживает, что не закончила работу. Но, похоже, господин Нусбаум не возражает. Дает ей почитать то одну, то другую книгу или приговаривает: «А вот эту попробуй», или: «Вот история, которая может показаться тебе блестящей — или нелепой, а может, и той и другой сразу». И конечно же вдобавок к книгам, книгам и еще раз книгам, там есть кот. Крупный, черепаховой масти, с ленивым взором — Анна окрестила его «Черепах» из-за этих пятен. В благодушном настроении он терпит привязанность Анны, но, будучи по натуре уличным котом, думает только о себе, греясь на солнышке. Анна восхищается этой его способностью, но поступать так же у нее не получается. Когда ее внимание перестает его интересовать, кот неслышно ускользает.

— Скажи, — начинает господин Нусбаум. На нем два свитера — он объясняет, что не может согреться и под сотней свитеров, но два — это лучше, чем ни одного. — Скажи, это правда? Твой папа утверждает, что у тебя талант к сочинительству.

Анна поднимает голову от тяжелого тома:

— Правда?

— О да. Он в самом деле в этом убежден.

Сглотнув ком в горле, Анна возвращается к коробке разномастных книжек, которую разбирала.

— Когда-то и я так думала, — говорит она.

— И что же заставило тебя изменить мнение?

Она смотрит в лицо господина Нусбаума. Он что, шутит? Он любит исподтишка пошутить. Но на сей раз в его лице нет ни малейшей иронии, лишь скромное любопытство.

— Я вела дневник. Когда мы скрывались. Хотела написать книгу после войны. Может, роман или что-то в этом роде. Каково было нам. Евреям, — говорит она. — Но когда нас арестовали, все пропало.

— А потом? — спросил он.

— Что — потом?

— После этого ты совсем перестала писать?

— Нет, — признается она.

— Нет.

— Нет, я все еще пишу, — отвечает она. — Но это не то.

— Понимаю, — он кивает. Задумчиво затягивается сигарой и кладет ее на край прилавка так, что горящий кончик оказывается висящим в воздухе: на лакированной поверхности прилавка уже образовалось черное пятно от множества слившихся вместе маленьких ожогов. — А почему?

— Потому, — отвечает Анна, — что все это больше ничего не значит.

— Нет? Но это должно что-то значить, Анна, — говорит господин Нусбаум. — А иначе зачем ты это делаешь?

— Не знаю, — признается она и отворачивается. — Должно быть, — начинает она, а потом качает головой, точно отгоняя неприятные мысли. — Должно быть, я просто не могу не писать, — признается она, доставая из коробки очередную книгу.

— Хм. Так бы ответил настоящий писатель.

— Нам правда нужно это обсуждать, господин Нусбаум?

— Вовсе нет. Не нужно, если ты не хочешь. — Он раскрывает толстую бухгалтерскую книгу, лежащую на столе. — Вот только…

Стук сердца. Анна поднимает голову:

— Что — только?

— Вот только мне интересно, — он бросает на нее быстрый, но внимательный взгляд и погружается в содержимое бухгалтерской книги, — отчего ты считаешь, что настоящее не так же важно, как прошлое. Это ведь все равно твоя история, разве нет?

Анна пристально смотрит на него.

— Не хочешь, можешь не отвечать. Просто подумай. — И он берет тлеющую сигару с краешка прилавка.

— Пим говорил, что у вас в Германии было издательство, — возможно, она вспоминает об этом лишь для того, чтобы избежать дальнейших расспросов про ее склонность к писательству, но на лицо Нусбаума наползает туча.

— Да, было, — отвечает он. — Еще отцовское. Небольшое, интеллектуально-эзотерическое, но, когда он умер, я решил расширить список авторов. Герман Кестен, Йозеф Рот, Андре Бретон. Да, замечательные были времена.

— А потом пришли нацисты, — говорит Анна.

Его голос становится совсем тихим.

— Потом да, пришли нацисты. — Он едва заметно пожимает плечами. — Я пытался начать заново в других местах. Пошел по исхоженному пути литературных изгнанников: Париж, потом Амстердам. В то время здесь было целое созвездие немецких издателей, и я очень надеялся, что у меня получится. Но деньги закончились, и… жизнь стала непростой. Мой волшебный мир перестал существовать.

Это Анне понятно. Пусть господин Нусбаум намного старше, но она чувствует в нем родственную душу. Преданный литературе человек, лишившийся всего.

На следующий день, явившись в контору, Анна узнает, что Пим снова вызвал в кабинет госпожу Цукерт с блокнотом стенографистки.

— Тебя это не тревожит? — спрашивает Анна у Мип.

— Что меня не тревожит?

— Что она слишком много на себя берет.

Мип качает головой:

— Никто не берет на себя слишком много, Анна.

В четыре часа господин Кюглер идет на кухню выпить чаю, как делает всякий раз в это время. Анна выскальзывает из-за стола.

— Пойду попью воды, — говорит она Мип и тут же выходит. В коридоре она слышит доносящийся из кабинета отца смех, а потом — непринужденную, судя по тону, беседу. Что еще