Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

Тут роль играет то, что мы, люди, идем в ногу со временем и развиваемся в соответствии с ним, из-за чего возникают новые возможности для действий. Проблем XXI века, которые возникли, к примеру, в связи с глобализацией, цифровизацией и изменением климата, еще не существовало, когда пару тысячелетий назад складывались первые системы философской этики.

Конечно, моральные факты не настолько исторически изменчивы, как многие могут теперь подумать. Ведь, хотя они касаются нас как живых существ с сознанием и поэтому зависят от сознания, они, тем не менее, существуют объективно. Это ведет к весомому следствию, которое играет решающую роль для морального реализма и универсализма. Это следствие можно назвать модальной робастностью[147][148]: если в ситуации С, П является морально надлежащим (или же допустимым, запретным и т. д.), то П был бы морально надлежащим (или же допустимым, запретным и т. д.), если бы мы в прошлом оказались в С.

Это означает, что в мрачные доисторические времена, когда первобытные люди жили вместе в пещерах, никто не должен был сексуально домогаться другого. Даже уже в 1880 году было морально недопустимо бить своих детей в воспитательных целях. Может быть, многим в 1880 году было значительно сложнее понять, что дети являются людьми в том же самом смысле, что и они сами, и что поэтому бить их, чтобы сделать из них послушных взрослых, — это просто бессмысленное насилие; из этого, тем не менее, не следует, что люди, телесно наказывавшие своих детей в 1880 году, не совершали тогда моральной ошибки. Ошибка в прошлом состояла, помимо прочего, в том, что неморальные психосоциальные факты телесного наказания частично скрывались, так что моральная способность акторов к суждению была ограничена, потому что они исходили из ложных, отчасти принадлежащих к религиозной традиции убеждений — при этом многие родители, телесно наказывавшие своих детей, определенно испытывали угрызения совести, которые они могли лишь частично подавлять с помощью не ставившейся под сомнение традиции.

Многие моральные ошибки совершаются, потому что акторы не знают моральных фактов. В течение долгого времени своего существования люди не имели никакого понятия о том, как происходит размножение на молекулярно-биологическом уровне, и поэтому формировали всевозможные (отчасти абсурдные) представления о том, как люди зачинают людей. Эти ложные представления имели моральные последствия, так как люди могли придерживаться, к примеру, мнения, что за выкидышем стоят моральные причины и что поэтому мать можно призвать к моральной ответственности за него.

Подобное касается и болезней. Многие (если, предположительно, вообще не большинство живущих людей) сегодня относятся к чисто соматическим болезням как к результату объективно устанавливаемых каузальных факторов, которые имеют мало общего с мыслительным миром больных. Опухоль головного мозга, например, вызывают токсины в окружающей среде, а не то, что больному снилось слишком много эротических снов о его соседке. К несчастью, до сих пор всюду, даже в богатых современных индустриальных государствах, все еще случается, что чисто соматические болезни категоризируются как моральные изъяны и порой жестоко наказываются. Сегодняшний индуизм, например (в отличие от некоторых своих предков), вследствие британских и других колонизаций является скорее враждебной к телу и удовольствиям религией, из-за чего некоторые правоверные индусы порой телесно наказывают своих детей женского пола (которые и так считаются метафизически неполноценными), когда у них начинаются первые месячные. Во многих возникших в эпоху до модерна и до сих пор существующих культурах месячные считаются нечистотой и знаком моральной ущербности.

Согласно нынешнему состоянию медицинского знания, это, конечно, бессмыслица — но то же касается гомеопатических гранул и прочих средств, к которым прибегают некоторые в нашем западном просвещенном обществе, веря в усиливаемую ими мощь естественного самоисцеления. При этом они упускают из виду, что фармацевтическая индустрия и лежащая в ее основании официальная медицина, как в хорошем, так и в плохом (с обеими, без сомнения, связаны опасные и предосудительные злоупотребления), настолько же естественна, как и употребление (потенциально генно-модифицированного) яблока или купание в (якобы) природном источнике.

Моральные факты — это не естественные (natürlichen) факты. Но они и не противоестественны или неестественны: они есть факты, которые классифицируют варианты действий согласно критериям доброго, нейтрального и злого. Эта классификация — не в глазах смотрящего, она не дело вкуса, но является объективной во всех релевантных отношениях.

Глава 3

Социальная идентичность. Почему расизм, ксенофобия и мизогиния — зло

Люди всегда принадлежат к различным группам: мы являемся, к примеру, членами семьи, работниками, гражданами, беженцами, лоббистами, любителями вина, соседями или людьми на прогулке. Список наших групповых принадлежностей довольно длинный, и никто из нас не способен обозреть по-настоящему все свои социальные связи. Общество как совокупная ткань отдельных социально-экономических процессов, которые распределяют людей по группам и формированию которых люди, в свою очередь, осознанно содействуют, является слишком сложным, чтобы кто-то мог рассмотреть его в совокупности. Хотя отдельные подсистемы управляют другими подсистемами (например, политика — экономикой, а экономика, наоборот, — политикой), никто не управляет всем, потому что никто вообще не может знать, как это можно было бы сделать.

Как индивиды, мы реагируем на эту неохватную сложность. Одна из реакций, о которой пойдет речь в этой главе, состоит в том, что мы создаем для себя упрощенные образы нашей социальной ситуации. Хотя эти образы преимущественно ложны, они, тем не менее, в некоторых ключевых пунктах соответствуют фактам. Таким образом, возникают социальные идентичности, которые сегодня действуют в рамках распространяющейся политики идентичности, усиливаясь социальными медиа.

Далее я приведу аргументы в пользу того, что социальных и культурных идентичностей, которые так важны многим, на самом деле нет. Они — искаженные представления наших собственных действий, форма самообмана, связанная с системами обмана, возникающих из-за того, что наша современная жизнь пронизана рекламой, пропагандой и идеологией.

Поскольку ложные, искаженные образы затемняют моральные факты, необходимо снять пелену идентичностей с мышления. Поэтому универсализм нового Просвещения выступает за преодоление политики идентичности — не желая оспаривать, что мы косвенно обязаны ей моральным прогрессом. Ведь в прошлом, как и в настоящем, люди защищались и защищаются против негативной дискриминации, которая часто сопровождается насилием и систематическим угнетением. Но мы должны понимать эти конфликты и требования так, чтобы при этом в итоге речь шла не о сохранении идентичностей, а скорее о том, чтобы преодолеть идентичности, поскольку они дегуманизируют людей.

Распределение людей в группы по идентичностям не имеет реальной ценности для Просвещения, но вводит поборников локальных идентичностей в заблуждение, что их к