Форточница - Натали Лавру

– Ну… Давайте, – согласилась я.

Чего уж мне? Одним больше. Разницы почти никакой.

***

Пока мужчины, закончив дела на кухне, сверлили стену в большой комнате, чтобы повесить картины, мы с Еленой Николаевной закончили приготовления и отправили пирог печься в духовку.

– У вас тут уютно, – оглядела я новенькую-готовенькую кухню.

– Ради бога, заходите в гости почаще, – ответила женщина. – И ты одна тоже приходи к нам, мы тебе всегда будем рады.

– Часто вряд ли получится. Понедельник, среда, пятница у меня скалолазание, а по вторникам и субботам я волонтёрю в доме малютки, – честно призналась я. – А перед сном учу уроки. В воскресенье как-нибудь если только…

– И ты каждую неделю ходишь водиться с детками?

– Ну да, – кивнула я. – Поначалу я всё ревела-ревела, и стыдно было, что дети на меня глазеют. А потом привыкла.

– Нина рассказывала мне про девочку с заячьей губой, которую отправили на операцию благодаря тебе.

– Аришку, – только и смогла произнести я, а потом слёзы размыли картинку у меня перед глазами.

– Ну, ну, не плачь, – Елена Николаевна приобняла меня за плечи. – Всё же закончилось хорошо, для неё нашлись мама и папа.

«Ой, вот прямо по больному проехалась», – сетовал мой ворчун.

– Угу… Я хотела… Хотела её… себе… – всхлипывала я.

– Что опять случилось? – на кухню влетел встревоженный Костя.

– Мы говорили про девочку из дома малютки, Аришку, и Наташа вдруг расстроилась, – рассказала Косте Елена Николаевна.

– Ох, – недовольно вздохнул он. – Наташа, мы с тобой уже всё это обсуждали!

А я что? Я-то всё понимаю. Но если плачется и не останавливается, то что мне сделать?

Все дети заслуживают, чтобы их любили и заботились о них, но почему-то именно Аришка казалась мне родной, моей и ничьей больше. Не могу я забыть о ней, как о съеденной конфете. Вот и реву.

Всхлип, другой…

– Всё, всё, прекращай, – Костя подошёл ближе и крепко обнял меня. – Не то опять нос распухнет и будешь, как Дед Мороз, – ехидно напомнил он.

– Да ну тебя! – я извернулась и ткнула его локтем в бок.

– Что за хулиганка такая! – проворчал он, но, скорее, шутливо, чем недовольно. – То ревёшь, то дерёшься, – и обратился к своей тёще: – Вы извините, Елена Николаевна, Наташа у нас девочка непредсказуемая и магнитом притягивает к себе приключения.

– Да ничего. У меня самой глаза на мокром месте были, когда в детский дом к Нине заходила, – ответила та. – А Наташа дважды в неделю ходит заниматься с детками. Не каждый взрослый так сможет.

– Ну, это да, – кивнул Костя.

– Да я-то там своя, мне проще. Я могу понять этих деток, – отмахнулась я. – И с опытом оно всегда легче.

Мокрота сошла с моего лица и больше не возвращалась. Всё-таки не умею я реветь дольше пяти минут: то слёзы кончатся, то настрой мне собьют, то конфеткой поманят…

***

За приятными делами и разговорами пролетел остаток дня.

Мой пирог нахвалили, сточили подчистую и даже крошек не оставили.

А закончились наши посиделки ответным приглашением в гости. Причём Костю никто за язык не тянул. Сам предложил и нарвался на охотное согласие.

Договорились мы увидеться через две недели, в воскресенье. Правда, Костя обмолвился, что позовёт и свою маму, но мне эта идея совершенно не понравилась.

Напоследок мне вручили замиокулькас в красивом белом горшочке, а Косте – огромный пакет яблок. Костя отнекивался, но взял. Яблочный пирог с тушёными карамелизированными яблоками и белковым кремом сверху он любил (но тщательно делал вид, что как истинный мужчина равнодушен к сладкому).

Скажите мне, станет ли равнодушный к сладкому человек трескать по четыре куска пирога в день? И отрезает себе такие кусищи, будто с завтрашнего дня на диету. И ещё меня называет ребёнком. Несправедливо, знаете ли.

Нет-нет, пирога мне не жалко, я вообще-то для Кости и стараюсь.

***

Встреча прошла гораздо лучше и душевнее, чем я думала. Юлины родители так понравились мне, что я постыдилась рассказать им, как мы с Костей познакомились. Не хочу их разочаровывать. Они милые и добрые.

Как хорошо, что мы нашли общий язык.

Я-то думала, родители умершей жены разбередят Косте старые раны, но нет: все общались легко, весело и лишь с редкими нотками светлой грусти.

Но к мёртвым ведь не ревнуют. Родители Юли куда лучше, чем всякие там расфуфыренные Альбины.

Глава 23. Ловля на мёртвого живца

В субботу вечером, накануне встречи с Костиными родственниками я после волонтёрства отправилась в магазин за ингредиентами для пирога и салата.

Магазин находился где-то на полпути между домом малютки и моим, и я частенько захаживала в него за продуктами.

Уже стемнело, но на крыльце магазина я и в потёмках узнала дядьку Сашку. Живой, козёл. Так и знала, что он выбрался из пожара в гнёздышке. Лучше б сдох.

Поворачивать обратно и убегать было уже поздно. Я сделала вид, что не знаю этого бомжа, но он проворно ухватил меня под локоть.

– Натаха! – от его мерзкого прокуренного голоса мне словно наждачкой по нервам поскребли.

– Отвали, дя Са, – я попыталась высвободить руку, но мужик привлёк меня к себе.

– Ты посмотри-ка, какая фифа стала! Забыла что ли старых друзей? В гнёздышко не заходишь, не проведываешь нас, – притворно ласково пропел он.

– А ну отпусти меня! – я рванула руку и, наконец, получила свободу из вонючих тисков. – За дуру меня держишь? А то я не знаю, что гнёздышка давно уже нет!

– Так того нет, а новое есть. Нинок вот тебя вспоминает каждый день. Всплакнёт, бывает, что не знает ничего о твоей судьбе, – сказал дядька Сашка.

– Нинок жива? – я выдала своё волнение с потрохами.

– Жива-жива. Что я, врать что ли стану? Пошли, покажу тебе, какое у нас новое гнёздышко. Там и тепло, и даже электрическая плитка есть, – похвастался он.

– И Нинок живёт с вами? – уточнила я.

– А куда ей деваться? Вон, дворником устроилась, подрабатывает теперь.

– Ты скажи, где вы живёте. Я зайду на днях, – пообещала я.

– Да долго объяснять. Я, знаешь ли, не силён в словесах. Так чего ждать-то? Пошли, сейчас и покажу. Тут пешком минут двадцать. Вот Нинок обрадуется. Не то она последнее время сдавать стала, на сердце жалуется.

«Ой, не надо!» – сжалась моя филейка.

«Иди-иди, а через неделю напишут в газетах, что тебя нашли в реке в десяти разных пакетах!» – поддержал филейку ворчун.

«Но ведь Нинок страдает!» – визгливей всех возопил девичий разум.

– Ну… –