250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

Жена его, Анна Николаевна, помогла ему собрать вещи обихода, а диспозиции, директивы, документы и карты неожиданно для нее оказались приготовленными и уложенными в нескольких чемоданах, скрыто стоявших в кабинете. Алексеев выехал из Смоленска, где командовал 13-м армейским корпусом, через 3 часа после получения телеграммы о своем назначении.

В год смерти Столыпина государю хотели показать маневры под Киевом. Командующий войсками Киевского округа Н.И. Иванов и бывший у него начальником штаба (1908–1912 гг.) Алексеев выбрали место в 40 верстах от города. Приехал Сухомлинов, основательно занялся вопросами о парадах и торжествах, и потом поинтересовался все-таки районом маневров. Узнав, что это «так далеко», военный министр возражал и предложил Иванову ограничиться наступлением на Киев, начав его с 5–6 верст. Иванов, поддержанный Алексеевым, тут же заявил министру: «Ваше высокопревосходительство, пока я командую войсками округа, не допущу спектаклей, вместо маневров» – и сделано было по его настоянию и выработанной Алексеевым программе.

Как командир корпуса, Алексеев вел себя также необычно; например, за два года командования корпусом он ни разу не пропустил мимо себя войск церемониальным маршем, боясь, что иначе на подготовку этой театральной стороны дела будет отрываться время боевого обучения. Приезжая в полки, Алексеев никогда не прерывал текущих занятий и смотрел то, что делалось до него по имевшемуся в полку расписанию занятий.

Среди людей, понимавших, что из себя представляет мало известный тогда широкому обществу Алексеев, на него не раз указывали как на кандидата при высоких военных назначениях. Так было и тогда, когда генерал Жилинский был назначен командующим войсками Варшавского военного округа, освободив пост начальника Генерального штаба. Редактор «Русской старины» генерал Воронов поехал к Сухомлинову и сказал ему:

– В настоящее время освободился пост начальника Генерального штаба, и все знающие русское военное дело люди просят, чтобы был назначен генерал Алексеев, который вполне этого достоин и имеет на то все права.

На это был получен следующий ответ:

– Генерал Алексеев не может быть назначен!

– Почему?

– Он не знает языков. Ну, как же он поедет во Францию на маневры и как он один будет разговаривать с начальником французского Генерального штаба?

На эти слова Воронов возразил: «Никак не полагал, что назначение начальника Генерального штаба зависит от языка». Слова его были прерваны Сухомлиновым, резко заявившим: «Вопрос решенный, и назначение генерала Алексеева не состоится». Был назначен Янушкевич… («Русская старина», 1915, XII).

17 марта 1915 г. Алексеев был назначен главнокомандующим Северо-Западным фронтом, а с 18 августа фронт был разделен: Северный отдали Рузскому, а Западный – оставлен Алексееву.

20 августа 1915 г. Алексеев был уже на своем новом посту, сдав фронт Эверту, и принимал доклады. Генерал-квартирмейстером при нем несколько дней был еще Данилов; он не хотел, как предполагалось, быть назначенным в распоряжение военного министра и добивался корпуса. Пришлось это устроить, чтобы поскорее поставить на дело приехавшего уже Пустовойтенко, который гулял себе по городу.

При внимательном знакомстве с формулярным списком этого талантливого стратега нельзя не остановиться прежде всего на мысли, что, за отсутствием во всю свою службу какой бы то ни было «руки» или протекции, Алексеев обязан всем своим положением исключительно самому себе: у него оно действительно «заслужено», он выделился исключительно своим упорным трудом в избранной специальности, обладая природными военными способностями.

Когда беседуешь с людьми, видящими Алексеева 15 месяцев войны изо дня в день, вполне понимаешь, какая гигантская рабочая военная сила заключена в этом среднего роста человеке. Многие годы неведомый широким кругам общества, Алексеев работал над вопросами стратегии, приобрел в этой области выделяющую его компетентность и – война родит героев – явил себя России в роли главнокомандующего армиями самого серьезного нашего фронта.

И теперь все время Алексеев работает неутомимо, лишая себя всякого отдыха.

Скоро он ест, еще скорее, если можно так выразиться, спит и затем всегда спешит в свой незатейливый кабинет, где уже не торопясь, с полным, поражающим всех вниманием слушает доклады или сам работает для доклада. Никакие мелочи не в состоянии отвлечь его от главной нити дела. Он хорошо понимает и по опыту знает, что армии ждут от штаба не только регистрации событий настоящего дня, но и возможного направления событий дня завтрашнего.

Удивительная память, ясность и простота мысли обращают на него общее внимание. Таков же и его язык: простой, выпуклый и вполне определенный, – определенный иногда до того, что он не всем нравится, но Алексеев знает, что вынужден к нему долгом службы, а карьеры, которая требует моральных и служебных компромиссов, он никогда не делал, мало думает о ней и теперь. Дума его одна: всем сердцем и умом помочь родине.

Если, идя по помещению штаба, вы встретите седого генерала, быстро и озабоченно проходящего мимо, но уже узнавшего в вас своего подчиненного и потому приветливо, как-то особенно сердечно, но не приторно улыбающегося вам, это – Алексеев.

Если вы видите генерала, внимательно, вдумчиво и до конца спокойно выслушивающего мнение офицера, это – Алексеев.

Если вы видите пред собой строгого, начальственно оглядывающего вас генерала, на лице которого написано все величие его служебного положения, – вы не перед Алексеевым.

Е(арь немало мешает ему в разработке стратегической стороны войны и внутренней организации армии, но все-таки кое-что М.В. удается отстоять от «вечного полковника», думающего, что командование батальоном Преображенского полка является достаточным цензом для полководца. Многое Алексеев делает и явочным порядком, то есть докладывает царю уже о совершившемся факте, и поневоле получает одобрение – иногда с гримасой, иногда без нее. Иное дело – личный состав: здесь царь имеет свои определенные мнения, симпатии и антипатии и сплошь и рядом решительно напоминает, что назначениями хочет ведать сам. Разумеется, такое вмешательство в значительной степени мешает и меняет все дело, всю мысль, а результаты получаются плачевные.

Алексеев понимает, что при царе, как главнокомандующем, он не может рисковать, так как неудача задуманного им риска сделает ответственным за него самого царя. Последнее время Николай становится особенно упрям и подозрителен.

Янушкевич и Алексеев – это два полюса и по характеру, и по темпераменту, и по своему отношению к делу. Янушкевич – человек гостиной, мягкий до корня, где такой же воск и безволие, как на поверхности; веселый, оживленный собеседник на темы салонов Петербурга, человек внешних радостей легко складывавшейся для него жизни; военный и администратор по случаю, который толкнул его туда, а не в Министерство двора, финансов или департамент герольдии; без проникновения в чуждое ему по существу дело, знающий его постольку, поскольку оно освещено соответствующим докладчиком; теоретик до ногтя, типичный офицер нашего