Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Бессмертный полк» - Альманах Российский колокол

трех дорогах на ветру

Колышется пшеница.

И надпись в небе поутру

В огне Десницы:

«О Русь моя, Отчизна,

С тобой я до конца.

На поминальной тризне

Не требую венца».

ДРЕВНИЙ ГОРОД

И начаша мнози гласы ратных труб трубити,

и варганы тепут, и стязи ревут неволчены.

Из летописи XIV века

О городе древнем, о городе славном

Былину спою я, и не одну…

Как мы отразили врага Тамерлана,

Как мы спасали родную страну.

I песнь

Давно это было – лихие столетья.

Двенадцатый век… И полынь расцвела…

И бились князья. Распускались соцветья

Из крови славян и родного села.

«О друзи славяне! Грустны ваши лица!

Давайте ж о князе, дружине споем».

Сакма половецкая – черная плата.

Тропа безызвестная – гибели дом.

И Дикое поле стонало с заката,

И черная туча шла без конца…

Срываются гусли: «Идите за брата!

Воспряньте, славяне! Вы – из Ельца!»

* * *

Поганые сакмы изношены… Ветром

Колышется в поле седая ковыль.

Сгущаются тучи… И снова с рассветом

На Русь надвигаются орды и пыль.

Батыева рать словно ворон проклятый.

Кощеево логово – золота бог.

Ему воздвигали шатры и палаты,

Доспехи и кости слагали у ног.

Живые могли позавидовать мертвым.

Так спой же, гусляр, спой в последний хоть раз.

Изношен кафтан, сапоги наши стерты.

Батый же, Ахмат совершают намаз.

«О, друзи мои, попомните Бога —

Крест тяжкий нести – земной наш удел.

Руины и пепел кругом, это правда,

А правда и в том, что есть чистотел.

Излечим же раны. Свобода дороже —

Ослепшие птицы гнездо не совьют.

Цветок хелидонии с верой поможет,

И новый, о друзи, найдем мы приют».

«Гусляр, твоя песня, увы, не годится.

Мы – воины князя, и все мы умрем.

С молитвой готовы с Мамаем мы биться,

И новый готовы мы выстроить дом».

Гусляр усмехнулся: добился он цели.

Елец оживет, словно Феникс, опять.

И вырастут снова стройные ели,

И снова уйдут они воевать.

* * *

Тринадцатый век… И черная плаха.

Курганом уложены русских тела.

Столетье минуло… В крови вся рубаха,

В руках Тамерлана горит все дотла.

«Погибли мы, княже, погибли навечно.

Мы бились отважно, вздохнуть нам нельзя.

И женщины стонут, и дети, и старцы,

И стонет, рыдает родная земля».

Схватилися струны, живые вещали:

«Изыдет от нас тогда Сатана,

Коль вы с иконой святой, что в подвале,

Ход крестный свершите с утра».

Задумался князь. Богородицы образ

Старинный давно никто не видал…

Икону нашли… И Великий был Полоз —

Ушел из Ельца навсегда Тамерлан.

* * *

Ковыль, чистотел, запах пота и кожи.

Пятнадцатый век… Снова холод и мор.

И Елец – город крепости Божьей,

Страж на юге опять уходит в дозор.

Кочевые дороги – шляхта хлынула в гости.

Мыслью темной сверкают глаза.

Они пьют и едят, и играют всё в кости…

Сизо-красной утром стала Сосна.

«Погубили мы князя» – и довольная этим

Шляхта скачет домой, допивая вино.

Но ошиблись они – на крыльце на рассвете

Скомороха нашли; на рубахе пятно.

«Отомстите за братца и постойте за веру», —

Гусляру сегодня не хочется петь.

Князю нашему выдали золота меру,

Струны гуслей ласкает ржавая медь.

* * *

И столетье минуло… Сизо-красное утро,

Сизо-красная утром бывает Сосна.

Бьются русские с медью почти поминутно,

И в пожаре рассвета глядят купола.

Запах гари литовской. Так исчерчены тропы,

Что, наверно, дороги другой не сыскать.

Стали черными снова небесные своды;

И на Русь высылает Гирей свою рать…

Ходят люди, как тени, и колышутся ветром,

И едят одну полынь-лебеду.

Черной стаей кружит воронье, и с рассветом

Кличут новую в гости и с поля беду.

«Сядем, брате, на борзи свои кони буйны,

Испием, брате, шеломом воды до дна.

Утекли мы душою и телом». И струны

Забрала с медью пьяной седая Сосна…

Так столетья минули, канули в Лету.

Гусляра давно вам уже не сыскать.

И былиной старинной гуляет по свету

Скоморох, его князь и великая рать.

II песнь

Бей в набат – сзывай народ.

Тридцать третий идет пехотный полк.

Елец шагает у всех впереди.

Мценск и Лейпциг. Медаль на груди.

Девятнадцатый век… Играет сурна.

Смоленск и Островны – одна кутерьма.

«Сефирсесляр» – ничего не понять.

Тридцать третий идет опять воевать.

Солдат иль драгун, терпи, не робей.

Бей, барабанщик, яростней бей.

Французы бегут, а за ними сурьма.

Скажите, солдаты: «Вы – из Ельца?»

Флеши стоят в кромешной ночи.

В нашем полку есть трубачи.

«Здравия желаем, генерал-лейтенант».

«Кем же ты будешь?» – «Я музыкант».

«Будем сражаться?» – «Извольте, готов.

Вступал я в атаку с десятка шагов».

«А сколько тебе?» – «Пятнадцать почти».

Снова с рассветом полк впереди.

Стонет земля от разрыва гранат.

Где ты, мальчишка, где музыкант?

В братской могиле с Раевским лежит.

Грудь закрывает труба, словно щит.

Синие глазки, цветы-васильки.

От жизни недолгой одни угольки.

Картечи и сабли, штыки, барабан —

Всё то растаяло, словно туман.