Кто? «Генсек вождя» Александр Поскребышев - Алексей Александрович Бархатов

Громадный авторитет вождя, конечно, не допустил бы этого. Но Сталин понимает, что физические силы уже не те. Потому и выискивает так тщательно надежных молодых продолжателей, потому и поручил Поскребышеву тихо и неприметно завести список такого резерва, понаблюдать за этими людьми, попередвигать их по горизонтали и вертикали, внимательно подмечая их сильные и слабые стороны.

Безусловно, за этими передвижениями внимательно следят и другие игроки – Берия, Жданов, Маленков, Вознесенский, Каганович, Молотов, Булганин, Микоян… Кто-то из них, боясь гнева Хозяина, может при этом только бровями да усами недовольно шевелить, а кто-то и втихомолку предпринимать свои хитроумные меры.

Берия и Маленков в разговорах с Хозяином частенько задевали кадровые вопросы, поспешные назначения в руководящих органах партии, подкидывали факты. Делал заметные промахи и сам Кузнецов. Возглавляя Управление кадров ЦК, надо не семь, а тридцать семь раз отмерить перед тем, как отрезать. Почему сейчас в голове Поскребышева выплыла именно эта цифра «тридцать семь», он, пожалуй, не смог бы объяснить. Есть ведь сознание, а есть подсознание, над которым мы не властны.

В результате Сталин попросил Жданова подготовить проект постановления политбюро о мерах по совершенствованию работы Секретариата. Проект, в котором констатировался ряд имеющихся существенных недостатков и упущений в централизованной работе по подбору кадров, Поскребышев видел одним из первых. Управление кадров было ликвидировано, а его функции переданы отраслевым отделам ЦК. Алексея Кузнецова в Секретариате оставили, поручив отныне ему курировать отделы машиностроения и административный. Что, конечно же, заметно снижало его влияние, одновременно ослабляло и позиции того, кто его рекомендовал.

Жданов часто играет в открытую, позволяет себе играть в открытую. Позволяет то, что даже товарищ Сталин позволить себе не может.

Поскребышев наблюдал, как во время застолья он не раз бросал недовольные взгляды на своего верного соратника и друга. Его задумчивость и отрешенность на фоне общего заискивающего веселья, да и на фоне обычного поведения самого Жданова в таких ситуациях была чересчур заметна. А ведь он не может не знать, что грустный гость за грузинским столом сам по себе укор хозяину. Тем более за таким обильным столом, который Сталин позволял себе на юге после московских суточных щей, запеченного картофеля, гречневой каши и паровых котлет. Правда, после Тегерана Хозяин и в столице порой просил приготовить себе что-нибудь из восточной кухни или подать северную нельму кусочками. Но уж здесь, на кавказском побережье, – к вину непременные мцвади, сациви, лобио, чахохбили, сацибели.

И вина соответствующие, настоящие, не заводские, не потерявшие ради товарного блеска свой естественный аромат и вкус. Белое с чарующим ароматом «атени», молодое красное «киндзмараули», полусладкое «хванчкара»…

Сталин продолжал вести разговор, улыбаться, своим высоким тенором подпевать Чиаурели, но Поскребышев уже чувствовал, как в набрякших мешках под глазами Хозяина постепенно зарождается гроза. И она таки грянула. Поворотившись к Жданову, Сталин, резко повысив голос и даже чуть пристукнув здоровой рукой по столешнице, с негодованием воскликнул:

– Сидит, как Христос, как будто все это его не касается! Вот, смотрит на меня, как Христос! И молчит! Ну что, что ты от меня хочешь?

А потом, не дав смутившемуся Жданову времени для ответа, встал и вышел из комнаты.

Часть вторая

Глава одиннадцатая

Пока траурная процессия следовала к Красной площади, унылый сентябрьский день, начавшийся с мелкого моросящего дождика, постепенно преобразился, и в тот момент, когда верные соратники снимали гроб с телом Жданова с орудийного лафета у Кремлевской стены, выглянуло солнце. Его яркий луч, отразившись от пенсне Лаврентия Берии, на мгновенье будто распечатал уста покойного хорошо знакомой улыбкой. Руки пламенных борцов за дело коммунизма приметно дрогнули. Но подхваченная бравыми сержантами и ефрейторами почетного караула скорбная ноша уже вышла из поля действия бериевского пенсне.

Лаврентий оглянулся назад, на в очередной раз наступившего ему на пятку, постоянно семенившего и никак не помещавшегося в плотном строю Маленкова, но тот с удивительной прыткостью уже отпрянул от гроба, и солнечный зайчик уперся в лоб секретаря ЦК Алексея Кузнецова, затем двинулся дальше, на секунду облюбовал крупное чело председателя Госплана Николая Вознесенского, сфокусировался на председателе Совета министров РСФСР Михаиле Родионове, обосновался было в крупных морщинах руководителя Ленинградской партийной организации Петра Попкова и затем, растворяясь и теряя определенность, заскользил дальше по толпе сопровождающих.

Тягучими прощальными басами грянул мощный оркестр. Двинулась по площади огромная река венков и портретов товарища Жданова, которые тоже вслед за ним уйдут с этой площади в небытие. Склонил голову и прикрыл глаза ладонью товарищ Сталин. Поерзав и помигав очами, обреченно втиснулись в пышные жабо подбородков и затаились в серых убежищах габардиновых плащей его приближенные.

Передовица газеты «Правда», посвященная смерти А.А. Жданова.

3 сентября 1948. [РГАСПИ]

Когда оркестр смолк и руководители, неторопливо вернув на воспрянувшие головы шляпы и фуражки, поднялись на привычные места Мавзолея, Вячеслав Михайлович Молотов от имени партии и правительства с выверенной приглушенной скорбью поведал о ярком жизненном пути и незабвенных заслугах верного ученика и соратника великого Сталина. Громким, строевым голосом эту тему подхватил командующий только что созданными войсками противовоздушной обороны маршал Говоров. От ленинградцев слова прощания произнес Попков…

Включенный в состав комиссии по организации похорон Поскребышев видел, как за спинами Берии, Ворошилова и Микояна сиротливо и одиноко поеживался Кузнецов, справа от них, понурившись, мрачным обелиском, вполоборота стоял Косыгин, а рядом, будто цапля, все время выискивал кого-то цепким взглядом высокий и тощий Суслов.

Какие думы рождает это траурное мероприятие у постояльцев Мавзолея? Об ушедшем товарище? О бренности жизни? Об освободившемся на трибуне Мавзолея месте? О светлом будущем где-то совсем неподалеку? Где уже покоятся Свердлов, Дзержинский, Калинин. Куда вот-вот положат Жданова. Кто из них испытывает хоть какое-то чувство вины за столь скоропостижную кончину? Скорее всего, лишь те, кто в самой малой степени был к этому причастен, – рыдающая над гробом вдова, до самых глаз надвинувшая платок, да сын, поддерживающий ее под локоть.

Зинаиду Сергеевну Поскребышев знал мало, встречал на нескольких кремлевских приемах и на отдыхе в Сочи. Она всегда вела себя скромно, но с достоинством. Поговаривали, что характером-то она потверже мужа. А вот с сыном, Юрием Андреевичем, уже год заведовавшим Отделом науки ЦК, был знаком неплохо. Похожий на отца внешне, он и столь же горяч, прям и принципиален.