Кто? «Генсек вождя» Александр Поскребышев - Алексей Александрович Бархатов

Вопреки традиции последних лет, Сталин сразу отодвинул от себя маленький графинчик с водой, всегда ставившийся рядом с его тарелкой и имитирующий для непосвященных водку, отказался и от разбавленного водой вина – его пьют для удовольствия. Сразу выбрал коньяк. Этот напиток вернее должен снять напряжение.

Тосты были короткие, но частые. Видя состояние Хозяина, что-то произнести хотел каждый, так сказать, зафиксировать причастность. Но с каждой очередной рюмкой Сталин все больше мрачнел. Вот окончилась жизнь Жданова. Рано, очень рано окончилась. А что ждет его?

Своя жизнь давно представлялась ему поединком. Поединком не с людьми. С обстоятельствами. С судьбой. Когда это началось? Когда стал физическим калекой, в шесть лет попав под фаэтон, и старался ни в чем не отставать от сверстников? Когда семинаристом читал разные книги и утратил твердость веры? Когда на смену богу и поэзии пришел Маркс? Когда, не дожив до двадцати девяти лет, ощутил себя душевным калекой, потеряв совсем молодую, горячо любимую первую жену Като, прыгал в ее могилу, прося закопать вместе с ней?

Вместе с ней тогда закопали его сердце.

Выстоял. Осилил невзгоды. Себя не жалел, других не жалел. Без особых сомнений и колебаний он убирал со своего пути врагов, но судьба столь же последовательно лишала и его самого тех, на кого он рассчитывал, друзей и близких. Киров… Орджоникидзе… Вторая супруга… Сын Яков… Щербаков… И вот теперь Жданов…

Накануне он все же распорядился о тщательной проверке и агентурной разработке врачей, причастных к лечению Жданова и Щербакова.

Невидимый противник решительно и безжалостно, как с шахматной доски, снимает его фигуры одну за одной. И он постоянно вынужден искать новые комбинации. А фигур все меньше и меньше. И порой трудно отличить черных от белых. Да еще неизвестно, сколько осталось самих клеточек этих до того момента, когда доска обернется не шахматной, а гробовой…

После третьей рюмки Хозяин завел было одну из любимых ждановских песен, «Волжскую бурлацкую»:

Истоптав зеленый бархат

Вдоль по берегу реки,

Бичевою тащут барку,

Тащут барку старики…

На этих словах он обвел глазами собравшихся, и к его негромкому, чуть хрипловатому тенору с готовностью подключилось нестройное, но старательное сопровождение «стариков»-соратников:

Нет, не барку берегами,

С кандалами на ногах,

Жизнь свою же тащут сами

И не вытащут никак,

И не вытащут никак…

Во время тихого, как исток самой матушки-Волги, тягучего начала все шло более-менее гладко, но там, где должна нарастать мощь и удаль реки, а соответственно и хора, где надо было молодецки ухнуть, пусть вполголоса, но ухнуть, сразу стало заметно отсутствие главного исполнителя.

Попробовали было еще старую революционную, не раз уже звучавшую за долгие годы:

Служил ты недолго, но честно

Для блага родимой земли…

И мы – твои братья по делу —

Тебя на кладбище снесли…

Наш враг над тобой не глумился,

Кругом тебя были свои.

Мы сами, родимый, закрыли

Орлиные очи твои…

Но слова впервые звучали как-то двусмысленно, лишь еще резче и больнее обнажая потерю товарища, «кругом которого были свои». Следующую, как бывало на их посиделках, уже не начали. Поскребышеву показалось, что Хозяин, как и он сам в этот момент, вспомнил и другую песню об этой реке, и другого певца. Когда-то в жаркой баньке молодецки запевал «Есть на Волге утес…» Сергей Киров.

Всего неделю назад Иван Козловский, Максим Дормидонтович Михайлов со своим шикарным дьяконским басом и сам Поскребышев у него дома пели «Дубинушку». И это у них здорово получалось. Дело ведь не столько в голосах, сколько в чувстве. Особенно когда поешь народную песню. А тут? Сталин смахнул слезу, взглянул на сидящих рядом и произнес:

– Слепцы вы… котята, передушат вас империалисты без меня…

Сталина Поскребышев таким не видел за все четверть века совместной работы. Тогда, после гибели Кирова, он был покрепче, помоложе. А сейчас стало очень заметно, как градусы, годы, щемящее чувство одиночества среди бездарного лицедейства сотрапезников брали свое. Он захмелел и обмяк так, что уже не смог сдержать слез и совсем не характерных для него тяжелых вздохов и всхлипывающих причитаний: «Я вот, старый, больной, жив, а он умер… Лучше было бы, если умер бы я, а он был бы жив!..»

Александру Николаевичу, давно заставившему свои слезы течь не наружу, а куда-то внутрь, омывая соленой прохладой затвердевшее сердце, показалось, что до конца искренним за этим столом был сегодня только один человек. Гости же выглядели хмурыми не столько от причины застолья, сколько от причитаний Хозяина, инстинктивно примеряя на себя слова про «лучше бы я, чем он». Между рюмками они исподлобья поглядывали друг на друга в попытках разгадать честолюбивые замыслы соседа по партии.

Едва ли не впервые оказавшись за кунцевским столом трезвее грозного Хозяина, все они постарались не очень затягивать скорбную тризну. Во всяком случае не дожидаться момента, когда речь вдруг зайдет о них самих. Например, с очередной цитаты любимого Хозяином вождя английской революции Оливера Кромвеля. «Вы сидите здесь слишком долго. Во имя господа, убирайтесь!» – сказал тот когда-то, разгоняя парламент.

И они, не переставая бросать друг на друга настороженные взгляды, засобирались. Уходили долго. Первым не хотел быть никто.

Но наконец все же гурьбой вышли на воздух. Вздохнули. Расправили плечи. Берия, находясь в прекрасном настроении, как всегда, изысканно хулиганил: схватил шляпу с Микояна и забросил ее на сосну. Молотов, будучи самым авторитетным и опытным, перед уходом с редкой для себя смелостью приказал старшему из охраны Михаилу Старостину ни в коем случае не выпускать товарища Сталина наружу, если ночью тот, как уже бывало, захочет «подышать свежим воздухом или полить свои любимые хризантемы».

Погода действительно не способствовала ни прогулкам, ни уходу за садовыми растениями. Дождь, прекратившийся днем, пошел снова. Его сопровождал довольно сильный, порывистый ветер. А сентябрьские ночи и так уже стали прохладны. Простудиться легко, особенно в разгоряченном коньяком состоянии. Тем более ангина у Сталина приключалась нередко.

Как выяснилось из утреннего доклада майора Старостина, поручение он выполнил. Хоть и не без труда. Через некоторое время, когда гости разъехались и орденоносная подавальщица сержант Матрена Бутусова убрала со стола, Хозяин действительно взял лейку и пошатываясь направился к двери. Но та уже была заперта.

Старостин, помня об участи совсем