Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

Улицу Дзельная, видимо, открыли для движения, потому что на ней вдруг появилось много прохожих, а до сих пор она была пуста. Часто я вижу целые семьи, родителей с детьми, матерей с младенцами на руках и детей постарше, следующих за ними. Должно быть, сейчас много евреев, которые добровольно заявляют о депортации, потому что у них нет другого выхода, нет возможности спрятаться. Немцы дают им по килограмму хлеба на человека и обещают лучшие условия труда. Но эти добровольцы от отчаяния все равно не позволяют выполнить квоту в 3000 человек в день. Остальных полицейские должны доставить силой. Они вытаскивают своих жертв из домов или хватают их на улицах.

Глава XIII

Дети идут на прогулку

24 июля, 1942

Президент Адам Черняков покончил жизнь самоубийством. Он сделал это прошлой ночью, 23 июля. Он не мог и дальше нести свою страшную ношу. По дошедшим до нас здесь слухам, он сделал этот трагический шаг, когда немцы потребовали увеличить контингент депортированных. Он не видел другого выхода, кроме как покинуть этот ужасный мир. Его ближайшие сотрудники, видевшие его незадолго до смерти, говорят, что он до последнего момента проявлял большое мужество и был энергичен.

Община избрала нового президента вместо Чернякова. Им стал старый Лихтенбаум, чей сын, инженер Лихтенбаум, является директором Строительного управления общины.

Сегодня в Павяк доставили новую группу заложников из числа членов Совета старейшин.

Шеринский снова возглавляет полицию гетто, хотя в феврале прошлого года немцы арестовали его.

Немалому числу евреев удалось перейти на арийскую сторону, несмотря на усиленную охрану. Рассказывают, что вооруженный отряд еврейского подполья ликвидировал немецкий сторожевой пост у каких-то ворот, что позволило бежать большой группе евреев.

Август, 1942

Находясь за воротами Павяка, мы переживаем весь ужас, который творится в границах гетто. Последние несколько ночей мы не могли уснуть. Шум стрельбы и крики отчаяния сводят нас с ума. Мне пришлось собрать все свои силы, чтобы написать эти заметки. Я потеряла счет дням и не знаю, какая сегодня дата. Но какое это имеет значение? Мы здесь как на маленьком острове среди океана крови. Все гетто тонет в крови. Мы буквально видим свежую человеческую кровь, чувствуем ее запах. Знает ли что-нибудь об этом внешний мир? Почему никто не приходит к нам на помощь? Я не могу больше жить; мои силы исчерпаны. Сколько еще мы будем оставаться здесь и видеть все это?

Несколько дней назад из Павяка вывели группу нейтралов. По-видимому, немцам не удалось использовать их для обмена. Из своего окна я видела несколько грузовиков, заполненных людьми, и пыталась различить среди них знакомые лица. Некоторое время спустя к нам, запыхавшись, подошел тюремный охранник и сообщил, что еврейских граждан нейтральных европейских стран только что доставили на Умшлагплац для депортации. Так что скоро может прийти и наша очередь. Я надеюсь, что это будет очень скоро. Ожидание хуже смерти.

Немцы блокировали целые улицы в гетто. Поскольку 10 000 человек в день, которые им требуются, не явились, нацисты применяют силу. Каждый день они блокируют очередную улицу, перекрывая все выходы. Они заходят в квартиры и проверяют трудовые карточки. Тех, у кого нет необходимых документов, или тех, кто, по оценке немцев, не подходит для работы, сразу увозят. А если кто-то пытается сопротивляться, его расстреливают на месте.

Прямо сейчас, пока я пишу эти строки, блокируют улицу Новолипье, всего в двух кварталах от нашей тюрьмы. Это продолжается уже два дня. Улица полностью закрыта; только еврейские полицейские могут ходить по ней.

Жены и дети мужчин, занятых на немецких фабриках в гетто, официально освобождаются от депортации, но это освобождение действует только на бумаге. На самом деле муж, возвращаясь домой с работы, часто обнаруживает, что у него увезли всю семью. Он в отчаянии бежит на улицу Ставки, чтобы найти своих родственников, но, вместо того чтобы спасти их, он часто сам оказывается в одном из вагонов для перевозки скота.

Немецкие фабрики в гетто теперь работают по двенадцать часов в день с одним часом отдыха. Рабочие получают в день кварту водянистой похлебки и четверть фунта хлеба. Но, несмотря на голод и рабство, этим рабочим в гетто повезло больше всего, поскольку работа защищает их от депортации.

Детский дом доктора Януша Корчака сейчас пустует. Несколько дней назад мы все стояли у окна и смотрели, как немцы окружают здания. Ряды детей, держа друг друга за ручонки, стали выходить из дверного проема. Среди них были крошечные малыши двух-трех лет, а самым старшим было лет тринадцать. Каждый ребенок нес в руке небольшой сверток. Все они были в белых фартуках. Они шли шеренгой по двое, спокойные и даже улыбающиеся. Они не имели ни малейшего понятия о своей судьбе. В конце процессии шел доктор Корчак, следивший за тем, чтобы дети не ходили по тротуару. Время от времени он с отеческой заботливостью гладил ребенка по голове или по руке и выравнивал ряды. На нем были высокие сапоги с застрявшими в них брюками, пальто из альпаки и темно-синяя кепка, так называемая мацеевка. Он шел твердым шагом, и его сопровождал один из врачей детского дома в белом халате. Печальная процессия исчезла на углу улиц Дзельная и Смоча[79]. Они направились в сторону улицы Геся, к кладбищу. На кладбище всех детей расстреляли.

Наши информаторы также сообщили нам, что доктору Корчаку пришлось присутствовать при казнях, а самого его впоследствии расстреляли.

Так умер один из самых чистых и благородных людей из когда-либо живших на свете. Он был гордостью гетто. Его детский дом вселял в нас мужество, и все мы с радостью отдали часть своих скудных средств на содержание образцового дома, организованного великим идеалистом. Всю свою жизнь, все свое творчество педагога и писателя он посвятил бедным варшавским детям. Даже в последний момент он отказался расстаться с ними.

Сейчас дом пуст, если не считать охранников, которые все еще убирают комнаты убитых детей.

Вчера я видела, как отряд украинцев и «шауловцев» (литовцев) в полном вооружении, с касками на головах, бежал по улице Дзельная. Стояла тишина, когда я вдруг услышала стук ботинок. Мужчины бежали со штыками наперевес, как будто шли в атаку на фронте. Замыкающие отряд держали в руках небольшие топорики, какими выламывают двери забаррикадированных квартир. Эти звери часто используют топорики