«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

Федор Иванович был высокого роста, темно-рус, сероглаз, с каким-то добродушной морщиной между щек и губ. Эта черта поселяла доверие в каждом, кто глядел ему в лицо. У Ивана Васильевича руки были только навешены на плечах и болтались свободно; у Федора Ивановича они были почти на заклепках и не двигались без надобности. Федор Иванович не решался также расставлять ноги свои вилами, хотя это при качке удобнее, а стоял всегда твердо на одной ноге, подпираясь другой.

В беседе Федор Иванович был очень приятен, но скромен и тих; зато на шканцах я не слыхивал такого неугомонного крикуна. Иван Васильевич почти не брал в руки рупор; Федор Иванович, напротив, не выпускал его из рук, хотя и командовал обыкновенно своим голосом.

Прокричав командное слово, он продолжал тем же голосом понукать направо и налево, повторял команду, бранился и ругался на чем свет стоит, бегал суетливо взад и вперед с возгласами: «Что это? Это что? Мордва! Литва!» Со всем тем Федор Иванович знал свое дело отлично, обходился с командой умно и рассудительно, вел подчиненных прекрасно, умел занять каждого и приохотить к делу. Если насмешники и говорили о нем, что клетневка, остропка блоков и оплетка редечкой концов были главным предметом его занятий, то это доказывало только, что Федор Иванович не пренебрегал и этими мелочами, весьма важными в быту моряка, потому что знал все эти работы сам не хуже всякого боцмана.

Богомольный не по обязанности и уставу только, а по чувству и потребности, ровный и терпеливый в обращении, честный и добросовестный в отношении к товарищам, твердый в слове, благородный в поведении, Федор Иванович, будучи о семейной жизни противоположного мнения с Иваном Васильевичем, он охотно мечтал об этом состоянии как о цели всех надежд своих и служебных трудов. Жена по мыслям, свой домок, свой уголок, свой укромный садик, в котором роются ребятишки, как кроты, – кто этим не прельстится. Но какими путями бедному подкидышу Морского корпуса достигнуть блаженной мечты! Сквозь мрак ночной вахты и сквозь туман утренней он видел в конце своего поприща уютное местечко при порте: поставки, подряды, сделки, свидетельства годного и негодного, расчеты и недочеты – вот чем играло скорбное воображение Федора Ивановича и что утешало безотрадную будущность его.

Он поговаривал об этом, не скрываясь, беседовал с товарищами откровенно, не чая в этом ни греха, ни неправды. Он прибавлял еще к этому: «Что делать, ведь в нашем быту семьи не обеспечить; экипажные командиры все сами строят, всем сами заведуют; наш брат ротный командир только для славы числится начальником, а доходов нет».

Нравы Ивана Васильевича и Федора Ивановича, как вы видели, были не только несходны, но почти противоположны; два человека эти даже как моряки не походили друг на друга, хотя каждый из них и был отличный, прекрасный моряк.

(Морской сборник 1857, № 2, с. 201–215)

Приказы капитана 1 ранга И.И. фон Шанца в кампанию 1842 года

На флоте всегда любили и умели скрасить «суровое мужское ремесло» добрым юмором. Приказы командира пароходо-фрегата «Камчатка» Ивана Ивановича фон Шанца и сегодня вызывают улыбку.

Придя с моря в порт, прошу до моего возвращения на фрегат у старшего офицера на берег не проситься.

Когда, тому назад 26 лет, я начал морскую службу, существовало в английском и американском флотах правило: пока все работы на судне не окончены, чтобы можно было тотчас сняться с якоря, г-да офицеры по собственным делам на берег никогда не отпрашивались. Это прекрасное старинное правило, не знаю почему, вышло теперь у них из употребления, но как честь военного судна, по моему мнению, от этого весьма много страдает, то я надеюсь, что на вверенном мне фрегате введение старинного этого порядка не будет казаться гг. офицерам излишней строгостью, тем более, что при недолго продолжающихся наших летних плаваниях, имея в виду провести всю зиму на берегу.

Г-м офицерам надлежит подробно познакомиться с именами нижних чинов, чтобы этим избегать странных окликов, как например: «Эй, вы, идите сюда!» или «Эй, ты, как тебя зовут?»

По окончании окраски какого-нибудь места следует строго смотреть, чтобы штоки всех кистей выскабливались, сами же кисти выжимать и вытирать совершенно дочиста, а потом хранить их не иначе как в посуде с водой; сама же посуда из-под краски должна быть также выскоблена снаружи дочиста и хорошо остроплена[162]. Этими простыми мерами избегается всякого рода напрасное пачканье, когда приходится браться за эти вещи.

Необходимо также приучать маляров во время окрашивания не считать обязанностью марать себе в краске руки, лицо и платье, издерживая на это, как это теперь водится, столько же почти материала, сколько употребляется для самого дела.

Так как на военном судне всякий шум нетерпим, то предписываю г-м вахтенным начальникам наблюдать, чтобы при работах ни слова не было произносимо понапрасну ни ими самими, ни нижними чинами. Когда заговорят все, то неудивительно, если работа идет дурно. Шум же, по большей части, происходит от незнания дела, и от этого никогда ничего не бывает заранее предусмотрено. Когда же случится что-нибудь непредвиденное, тогда то начинается крик, шум, беготня и тому подобное, что мне удавалось видеть на одних только турецких и бразильских судах, на которых в подобных случаях, точно как и у нас, все блоки, не быв никогда смазаны, скрипят, начальство кричит, а команда со своей стороны нисколько не уступает ему.

Существующее у боцманов правило, отдав якорь, хлопать руками, произнося громким голосом: «Бросил», – как ни с чем не сообразное, отменяется. Гул и сотрясение в самом фрегате от цепи достаточно дает понять, что якорь отдан.

Дурное правило, что все, имеющие право носить дудки, имеют также право сколько угодно свистеть, и даже часто совершенно не вовремя, на вверенном мне фрегате отменяется. Свистеть же не вовремя называю, – когда это делается именно при следующих случаях: застопорить ли шпиль – свистят все; дурно ли ходят на шпиле – все унтер-офицеры, закрыв глаза, свистят без отдыха, переставая разве для того, чтобы повторять слова: «Ходи веселее, ребята!», «Ай да молодцы!», «Ходи шпиль – ходи же» и проч. и, несмотря на шум от невыносимых этих пустых слов, шпиль обыкновенно идет еще тише.

(Сборник приказов и инструкций адмиралов, с. 64–67)