Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева

Представление о том, что мера распространяется одинаково на небо и землю, на царство богов и людей, становится самым главным открытием и ведет к очень важным следствиям. Как пространство, так и время, оказываются ограниченными исчислимыми рамками. Пространство – это обозримый, ближний мир, пусть и небесный, с которым человек находится в физической связи, который обеспечивает его физическое благосостояние, как и всех других вещей во вселенной. Время – это время Жизни, пребывания в процессе рождение-смерть-рождение. Во главе всего – природный континуум: солнечный и лунный циклы, время в сезонах, месяцах, часах; пространство – в градусах; музыка звукоряда в своем движении от одной ступени к другой, следом за сезонными циклами. Инь-Ян – эти определения не звучат отвлеченно: в контексте главы они предстают всего лишь как смена времен года, воздушных потоков – ци, то ласкового и животворного, то холодного и смертоносного, то Благодать (дэ), то Наказание (син). Это Дом, с хорошо налаженным ритмом жизни, красивый дом и красивая жизнь, устроенные для вещей и для человека: сверкающее небо и плодоносящая земля.

Так создается впечатление об обжитом и достаточно замкнутом пространстве и циклическом времени. Здесь есть свой управитель (ди), Небесный владыка, а иерархически ниже него стоят последовательно сменяющие друг друга созвездия, циклические знаки, сезоны, музыкальные тоны и пр., которые по очереди «берут на себя управление» (шоу чжи) и которым на каждом данном временном отрезке подчиняется весь порядок во вселенной. Этим «природным» и «рукотворным» (например, циклическим знакам) управителям в таком контексте косвенно придается смысл мифологизированных сущностей, а природным движениям – обрядового действа. В качестве участников этого торжественного обрядового хоровода предстают вереницы звезд и созвездий, то появляющиеся, то исчезающие на видимой части неба, да и сами девять небес, девять полей, углы, секторы, тяжи – ими, как обручем, схвачено небо-балдахин, распростертое над колесницей-землей; стихии, в том числе ветры, с которыми связаны представления о приходе новых сезонов, их 24, и все они перечислены и пр. Подчиняясь их «воле» (требованиям), и человек предпринимает те или иные действия в строгом соответствии с моментом, диктуемым этим своеобразным обрядом, ошибки ведут к неудачам. Длинные цепи-перечни «управителей» и «управляемых», само их количество, вместе со скрупулезными и такими же последовательными этимологиями их имен и названий, призваны создать впечатление сложности и целесообразности, как самих процессов, так и их наименований. Последнее – объяснения происхождения названий – также проявление мифологизма: это маленькие этимологические мифы.

Обращает на себя внимание тот факт, что обо всех этих «управителях» и «управляемых» говорится как о живых существах. Природные процессы мыслятся и обозначаются в терминах рождения, смерти, борьбы противоположных и враждебных сил («когда мать побеждает сына…» – это сказано о смене стихий). Рядом с этим наблюдается слой, переходный от мифа к поэтическим обработкам культовых гимнов в авторской поэзии (типа гимнов Цюй Юаня), где сильно выражено лирическое начало: ход созвездий и переход стихий из одной в другую описаны как любовное свидание, встреча и расставание, ожидание новой встречи, свадебный обряд, даже любовная схватка, и пр. Интересно посмотреть на описание 5 и 12-ступенного звукоряда. Казалось бы, отвлеченные понятия – названия ступеней гаммы – предстают как картины, как составные части обрядового действа: подготовка жертвы, прием гостей, торжественное и попеременное звучание колоколов разной тональности, пир, включающий в себя элементы магии (обрядовое обжорство – заклятие на будущее благополучие) и пр. Здесь же называются участники действа (в названиях же гамм): «гость в поклоне» (перед хозяином), «купание девушек» – в весеннем обряде, связанном, по-видимому, с весенним праздником воды. Движение обрядового действа передается через названия: «большое путешествие», «середина путешествия», «путешествие на юг». Можно спорить по поводу точности перевода отдельных названий, но всякий, кто сведущ в древней тематике, при одном взгляде на их перечень обнаруживает сходство этой семантики с обрядом. Очевидно, что в контексте древности, а особенно в контексте мифа, обряда и ритуала, они имеют указанную общность.

В итоге получается, что описывается звездное небо, свод которого исчислен в долях градусов, а время обращения почти точно равно сегодняшнему году – 365 ¼ градуса (т.е. дня). В то же время это фантастическое место, где живет небесный император со свитой и наложницами, где осуществляется верховное правление, где постоянно и непрерывно свершается Обряд, магия которого распространяется и на земные составляющие. Благодаря встроенности в общий Дом, земля оказывается столь же совершенной, как и небо: об этом свидетельствуют правильные и последовательные корреляции мер и весов с сезонами, созвездиями, музыкальными тонами. Дао – длина музыкальной трубки – ширина ткани – человеческий рост – рисовое зерно – ость колоска – таковы примерно парадигмы, выстраиваемые авторами главы. «В древности все меры и веса родились от небесного дао», – говорят они в заключение.

По видимости, как будто все остается на своих местах: Небо породило землю, как это и утверждала ранняя философия, оно же является верховным правителем. Но фактически теперь человек оказывается способным своими земными средствами измерить «неизмеримое» – пусть не Небытие, не Дао, однако все же Вселенную (тянь ди). Соприкосновение с Высшим миром порождает особый, сходный с религиозным, пафос – чувство причастности к тайнам бытия. Думается, этим и оправдано обращении ханьских философов вновь к мифу и обряду – своеобразное «возвращение к древности». Обжитое пространство приблизилось к границам владений высших сущностей, и описание его требует соответствующего языка.

Человек и природа в «Хуайнаньцзы» и художественный стиль эпохи

(IIв. до н.э.– IIIв. н.э.)[329]

Тема, обозначенная в заголовке, включает в себя множество проблем философского, эстетического и художественного планов. Как представляется, решение всех этих проблем связано с выяснением той мировоззренческой базы, которая лежит в основе художественных и эстетических принципов эпохи. В настоящей статье дается обозрение некоторых из дошедших до нас художественных явлений ханьского Китая в связи с философскими установками «Хуайнаньцзы» – крупнейшего философского сочинения того времени. Статья имеет целью не столько систематический анализ явлений, сколько попытку наметить путь такого анализа, указав на некоторые бросающиеся в глаза связи между мировоззрением и стилем эпохи.

В философской концепции «Хуайнаньцзы» значительное место принадлежит оппозиции «покой – движение». В согласии с ранними даосами в «Хуайнаньцзы» покой рассматривается как высшее состояние мира. В терминологии памятника это означает, что покой предшествует движению, являясь по отношению к нему порождающим началом. Покой свойствен высшим ступеням бытия – абсолютному небытию, небытию-пустоте. Дао, о котором говорится, что оно родится в пустоте, хотя деятельность его