Магия кельтов: судьба и смерть - Татьяна Андреевна Михайлова

маскулинный образ агрессивного вампира сосуществует с другим: прекрасной женщиной-вампиром, которая, как правило – постепенно, нежно и коварно вытягивает из мужчины (или, реже, из другой женщины) жизненные соки. Так, в повести Ш. Ле Фаню «Кармилла», которая, как принято считать, отчасти послужила толчком для создания Стокером его романа о Дракуле, описывается прекрасная девушка, которую охотно берут в свой дом родители героини:

Она была стройна и удивительно грациозна. За исключением вялости – крайней вялости – движений, ничто в ее облике не указывало на болезненность. Прекрасный цвет ее лица; черты мелкие и изящные; глаза большие, темные и блестящие; волосы совершенно удивительные. Ни у кого мне не случалось видеть таких густых и длинных волос. Они были изысканно красивы: мягкие, глубокого темно-каштанового цвета с золотым отливом. Мне нравилось, как они ниспадали в беспорядке под собственной тяжестью, когда она сидела, откинувшись на спинку стула…[56] (Ле Фаню, 2007, с. 228).

А вот женщина-вапир Кларимонда из повести Теофиля Готье «Любовь мертвой красавицы»:

Она была довольно высокого роста, с фигурой и осанкой богини. Ее нежно-белокурые волосы, разделенные пробором, струились по вискам, как два золотых потока: она напоминала увенчанную короной царицу. Ее просторный чистый лоб сиял голубовато-прозрачной белизной над дугами темных ресниц, еще больше оттенявших глаза цвета морской волны, живости и блеска которых не вынес бы ни один мужчина: судьба его решалась в этих лучах (Готье, 2007, с. 153).

А вот сербская девушка-вампир Зденка в повести А. Толстого «Семья вурдалака» заманивает героя в свои сети, чтобы отдать его потом своим страшным родным:

Зденка, когда говорила эти слова, была так хороша, что безотчетный ужас, томивший меня, уже уступил желанью остаться с ней. Все мое существо наполнило чувство, которое невозможно было изобразить – какая-то смесь боязни и вожделения. По мере того, как моя воля ослабевала, Зденка становилась все нежнее, и я наконец решился уступить… Я уже не сдерживал себя и крепко ее обнял… (Толстой, 1998, с. 410).

А вот – из совсем другого текста, который отделяет от процитированных почти тысяча лет:

Вскоре он увидел одинокую девушку, прекрасно сложенную, с прекрасным лицом, с ослепительно белой кожей, в зеленом плаще. Она сидела неподалеку от него на могильном холме. Ему показалось, что он еще не встречал женщины, равной по красоте и очарованию. Все его тело и все его существо наполнились любовью к ней, и, глядя на нее, он подумал, что отдал бы всю Ирландию за то, чтобы провести одну ночь с ней: так страстно полюбил он ее с первого взгляда (Смерть Муйрхертаха, сына Эрк, 1933, с. 263).

Итак, образ женщины-вампира или – шире – коварной обольстительницы из мира нечисти, пришедшей в наш мир, чтобы погубить очередного мужчину, вечно прекрасен и вечен в свой красоте. Контакт с ней всегда губителен, если только не удастся вовремя опознать, разоблачить ее и как-то обезвредить. Она не нападает под покровом ночи, подобно вампиру-мужчине, но ласково и нежно высасывает из него жизнь:

Отныне Кристина крепко держала его, он не мог от нее спастись и вынужден был приходить к ней каждый вечер на закате до тех пор, пока не лишится последней капли своей крови. Напрасны были его попытки избрать для возвращения домой другую дорогу. Напрасны были обещания, которые он каждое утро давал самому себе, совершая на рассвете свой одинокий путь от побережья до деревни. Все было напрасно, ибо как только пылающее солнце опускалось за горизонт, ноги сами обращали Анджело на прежний путь, к тому месту, где его ожидала она, стоя в тени каштанов; и затем все повторялось, и она прямо на ходу целовала его в горло, обвив юношу одной рукой и легко скользя по тропинке. И по мере того, как кровь в его теле убывала, Кристина становилась все более голодной и с каждым днем испытывала все большую жажду, и с каждой новой зарей ему было все труднее заставить себя одолеть крутую тропу, ведущую к деревне… (Кроуфорд, 2007, с. 336).

Порой она не так жестока, порой – даже испытывает жалость к своей жертве, но не пить кровь – не может:

Наконец, она решилась, сделала маленький укол своей булавкой и стала высасывать бежавшую из ранки кровь. И хотя она выпила всего несколько капель, ее охватил страх, что я обескровлен: она помазала ранку какой-то мазью, от которой та мгновенно зажила, а потом перевязала руку маленькой ленточкой (Готье, 2007, с. 185).

В своем предисловии к сборнику рассказов о вампирах С. Антонов пишет, что, как ему кажется, «в противовес механически-бесстрастному живому мертвецу, представляющему собой “бессмысленный труп”, облик вампира (у Полидори. – Прим. авт.) выдает его одержимость мрачными страстями, которая заставляет подозревать в нем неожиданное для столь экстраординарного существа посюстороннее, эмоциональное, человеческое измерение» (Антонов, 2007, с. 32–33). Полагая, что образ обаятельного лорда-вампира Рутвена был придуман Полидори, списавшим его с самого Байрона, он скорее всего ошибается, причем говорит об этом и приведенная им самим цитата из повести О. Сомова «Киевские ведьмы»:

…Катруся припала к его сердцу, прильнула к нему губами; и между тем, как Федор истаивал в неге какого-то роскошного усыпления, Катруся, ласкаясь, спросила у него: «Сладко ли так засыпать?» – «Сладко…» – отвечал он чуть слышным лепетом – и уснул навеки.

Демоническая лживая обаятельность лорда Рутвена (вампира Полидори), который питался кровью девственниц, обманом вступая с ними в брак, возможно и имеющая что-то от Байрона, уходит корнями в архаический образ женщины-демона, которая приходит к одинокому мужчине, обольщает его, а затем постепенно высасывает из него жизненную энергию. Примеров здесь можно привести очень много – начиная от китайских лис и кончая скандинавскими хульдрами. И те и другие стремятся к любви смертного, причем – любви плотской, достигая этого, как правило, двумя способами: либо привлекая его внимание своей необычайной красотой, либо принимая облик его жены или возлюбленной. Так, например, хульдра имеет обыкновение приходить на пастбище к фермеру под видом его жены, причем придумывает обычно убедительные причины своего прихода: забытые ключи, важное сообщение или просто – внезапное желание видеть мужа. Только неожиданно мелькнувший из-под юбки хвост или отсутствие спины (хребта) дают понять фермеру, что он имеет дело с нечистью.

Аналогичные рассказы существуют, естественно, и в русском фольклоре. Сравним, например, псевдо-фольклорный нарратив, имитирующий реальные:

Отправилась Наташа на богомолье, а путь не близкий, обещалась только к осени возвернуться. Вот Яков без