Сидовы сказки - Владислав Артурович Кузнецов

Картина: на Балтике корабли режут, потому что содержать не на что, на Севере сидят без рыбы, потому что наших промысловиков защитить некому. Норвежцы ведь не только сами ловили, они и нашим не давали. Сейберт увидел неналаженность, и у него взыграло. Сам не заметил, как за ночь родил доклад с обоснованием существования отряда кораблей с базированием на Мурманск, а с утра, вместо занятий в Академии, прорвался на прием к коморси, то есть командующему морскими силами. Наркома тогда не было: Сергеев только разбился во время испытаний глиссирующего катера. В политическом смысле положение флота было самое шаткое, это даже на внешности главкома отразилось.

Коморси был Беренс, который Сейберта знал и в ту же академию рекомендовал, и сам читал там лекции по организации морской разведки. В общем, Шурка Евгения Андреевича видел часто. Заходит в кабинет, а там вместо лихого офицера сидит какая-то унылая лошадиная харя… А коморси всего-то укоротил усы и обкорнал бородку. Шурка от удивления замер, точно в строю на адмиральском смотре, хорошо, рот не раскрыл. Тут Беренс ухмыльнулся и сразу стал похож на себя обычного.

— И ты попался! Надо будет при случае совсем побриться.

Плод тяжких всеночных трудов проглядел по-диагонали.

— В экономике, Сейберт, — сказал, — решаю не я. Но толкнуть это дело нужно… Ты готов доложить в ВСНХ? Прямо сейчас?

ВСНХ — Высший совет народного хозяйства, корпорация, которой подчинялась вся промышленность союза. Отдельно для привыкших к капитализму: сто крупных, национального масштаба, корпораций и под тысячу поменьше. “Юнайтед Стил”, “Юнайтед Ойл” и “Юнайтед Фрут” разом.

— Да, — сказал Сейберт. Чуть удивился взвешивающему взгляду коморси, тот, кажется, не ожидал такой спокойной реакции.

— Тогда идем. Автомобиль ждёт.

Сгреб доклад в папку к другим бумаженциям и рванул, как эсминец на самом полном — без буруна, но хрен догонишь, и только если очень постараться, можно пристроиться в кильватер. Этим Евгений Андреевич, кстати, очень нравился партийным руководителям: энергичностью. По лестнице прыгал через две ступеньки — вверх тоже! — и плевать, что на виске бьётся нехорошая синяя жилка.

В авто Беренс плюхнулся по-советски, рядом с водителем, оставив барские места подчиненному.

— Продумай, что скажешь.

Сейберт и думал, но заметил: водитель выворачивает не к Варварской площади, где ВСНХ, а к Лубянке. В голове немедленно закрутились нехорошие фантазии. Чекисты не оставляли попыток подмять под себя если не весь флот, то хотя бы морской комитет по контролю, он же комкон, своих коллег и конкурентов. Спросил осторожно:

— Евгений Андреевич, у вас сначала дела в чрезвычайке?

— Наши дела, северные. Ты думал, я, коморси, к какому-то чинуше докладывать поеду? Нет, Александр. Мы сразу к председателю.

А председатель ВСНХ и председатель ВЧК — одно и то же лицо.

Дзержинский.

Это для товарищей греков Дзержинский — что-то далекое. Далекое-плохое для тех, кто слушал государственную пропаганду или белых, далекое-хорошее для коммунистов. Советские командиры все разулыбались, особенно кто заканчивал сергеевское, для них Феликс Эдмундович один из основателей училища, утешитель сирот, привозитель подарков, источник справедливости. Он навеки остался в детстве светлым образом, и, в отличие от любимого нынешними детьми Деда Мороза, был живой, настоящий, горячий. Остальные слышали о нём от сослуживцев и друзей, и тоже только хорошее, и за плохое дадут кому угодно в морду.

Здесь придется напомнить, что Шурка Сейберт в сергеевском не учился, но закончил Морской корпус. В анкете у него поганого словечка «бывший» не было, потому как был он вполне действительный командир Красного флота. Но когда он на эсминце прыгал через волжский порог, ему в башку целился комиссар. Пройдет корабль — живи, не пройдет — пуля в голову. Можно было, конечно, не прыгать, но тогда фланг наступающей армии прикрыть было бы некому, и Сейберт рискнул. Как он сам говорил: «На Бога».

Сразу после смерти товарища Сергеева чрезвычайка вдруг взяла разом тысячу этих самых бывших морских офицеров. То есть — каждого шестого. Морской контроль, конечно, в ружьё, линкоры, как в кронштадтский мятеж, стволами начали шевелить, а им — забирайте военморов обратно! Мол, разобрались, отпускаем, но пятьдесят человек возвращаем под конвоем, с приложением протоколов допроса и настоятельной рекомендацией расстрелять. Рекомендацию флот исполнил. А остальным, даже тем, кого не арестовывали, служить стало "хорошо" и "уютно"…

Сейберт дернул уголком рта, поправил на кителе орден Красного Знамени и отправился на доклад к Дзержинскому. Под внимательным взглядом чуть расширенных зрачков забыл про окатистые, удобные для бумаги слова и выложил всё, и про неналаженность, и про то, зачем вообще нужен военный флот в народном хозяйстве. В трёх предложениях, причём цензурных.

Феликс Эдмундович выслушал, не прервав, и задал ровно один вопрос, причём Беренсу.

— Вы ручаетесь за товарища Сейберта?

Коморси кивнул.

— Собирайте отряд, — сказал Дзержинский. — Снабжение по нормам действующих судов Балтийского моря. За сохранность промыслов отвечаете лично. Ступайте, товарищ, у нас с Евгением Андреевичем есть и другие вопросы…

Шурка не ушел. Еще раз одернул китель, вытянулся прямее, чем учили на занятиях шагистикой в том ещё, исполненном маршировки старом Морском корпусе, и сказал ровным бесцветным голосом:

— Товарищ Дзержинский, у меня есть просьба по комплектованию личного состава отряда.

Беренс поднял бровь: ЧК, так и так, передала морскому контролю всех арестованных моряков, и просить за них следовало у коморси. Здесь флот автономию пока сохранял.

— Кто вам нужен? — спросил Дзержинский.

Сейберт ответил.

Он знал, что названный им человек не моряк. Он знал, что этот человек ждёт расстрела. Он не был уверен, что тот невиновен. Мог он влипнуть в белый заговор не по случайности, мог… Председатель ВЧК знал это тоже. И задал короткий и точный вопрос.

— Зачем?

— В дополнение комиссару, специально для "бывших".Он умеет напомнить — как следует смотреть смерти в глаза, и улыбнуться, и спокойно исполнять свой долг. Нам это понадобится.

Дзержинский недолго помолчал, словно давал возможность забрать назад глупые романтичные слова.

— Вашу просьбу рассмотрю позже, — сказал наконец, — а вы пока свободны.

Только выйдя за дверь, Шурка вспомнил, что расстреливать его имеет право только морской контроль. А ещё понял, почему именно его поставил командиром отряда… не Беренс, Дзержинский. Других моряков он не знал, а мужество перед лицом любого по высоте и полномочиям начальства — необходимый признак хорошего командующего.

Такая вот мораль, товарищи.

Второй сказ про Шурку Сейберта

Мораль озвучена, но история не окончена. Её продолжают