Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Боится? — спросил генерал. — А чего боится — не сказал?

— Слишком много событий произошло за последнее время, — предположил родственник.

— А, — догадался генерал. — Он ещё не понял, чья возьмёт. Не хочет примкнуть к проигравшей стороне.

Тут Кёршнер согласно кивнул: видимо, это.

— Чёртовы трусы, чёртовы торгаши, — Волков думал, что человек, на которого он делал ставку, с радостью займёт пост в совете города, ещё и благодарить придёт. А тут вон как всё обернулось. — Так, значит, он отказался?

— Просил время… всё взвесить… — объяснил торговец кожами.

— Да нет у меня времени ждать… — продолжает генерал. — Мне через день-два нужно уезжать на доклад к курфюрсту, — он секунду думает. — К дьяволу Виллегунда. Ему нужно взвесить… Пусть взвешивает у себя в лавке… А ещё подниму ему аренду в амбарах. Кто у вас есть на примете, друг мой?

— Уж так сразу и не скажу… Тут нужно думать…

— А как ваш управляющий… — генерал не мог вспомнить фамилию толкового человека, что руководил конторой Кёршнера. — Как его…

— А, Хольмер… Он у меня на день уехал в Эрбмюле… Там поставщики привозят много сырых шкур, нужно было проверить качество и рассчитать их. А Карл мой здесь, вот я его и послал, — пояснял хозяин дома, — приедет завтра к вечеру.

— И что вы думаете, справится он с такой должностью? — генерал, честно говоря, сомневался.

— Он человек безусловно умный, ответственный, — отвечал ему родственник, и в его речах чувствовалось сомнение, — на него я полагаюсь даже больше, чем на сыновей, но он никогда не работал на городских должностях. Он безусловно освоится, но на то ему надобно будет какое-то время.

Хоть и времени у него не было, а ждать всё одно приходилось. Вот только ещё до ужина пришёл лакей и доложил им, что для господина Кёршнера посыльный принёс письмо. И то письмо было… ну, конечно же, от Виллегунда.

— Пишет, что пост сенатора для него большая честь, — сообщал хозяин дома, читая написанное. Тут он хмыкнул: ну надо же, — и что он благодарен графине, графу и барону, то есть вам, дорогой родственник, а ещё пишет, что ему нужно два дня, чтобы покончить с делами. Видно, посоветовался с кем-то, — замечает торговец кожами. — Ещё пишет, что надобно ему съездить в Амбары и дать распоряжения приказчикам насчёт зерна, что там у него хранится, а ещё ему нужен день, чтобы сдать дела в купеческой гильдии. И тогда уже со среды он может заступить на должность, — тут Кёршнер передал письмо барону. — Надумал, значит; не пришлось моему Хольмеру посенаторствовать.

Волков перечитал письмо от Виллегунда и немного поостыл, поутихло пришедшее раздражение. И тут он подумал, что нельзя от людей простых, от каких-то бюргеров, или мужиков, или иных, не прошедших десяток военных компаний, требовать хладного самообладания в неясной ситуации. Конечно, любому горожанину страшно — страшно принять неправильное решение, что отзовётся ему в будущем неприятностями. И он уже не стал злиться, а бросил письмо Виллегунда на стол и произнёс:

— Ну что же, ладно, пусть наш робкий и нерешительный друг будет сенатором… — и потом он добавил: — Пока. А там будет видно.

— Ну и славно, — согласился Кёршнер, — хорошо, что не успел человека обнадёжить, а то бы стал мой Хольмер о больших постах мечтать, а потом бы и огорчился. Ну ладно, тогда прикажу уже и ужин подавать.

И действительно, пришло уже время ужина. Генерал глядит в окно, а солнышко уже за крепостную стену заходит, вниз катится. Кажется, ничего особо и не делал, а день за письмами и разговорами и пролетел, как будто и не было его. Ещё один день.

А ведь он хотел сегодня поспеть к епископу, чтобы тот рассказал ему о письме курфюрста Ланна подробно. Заодно поговорить с пастырем о непростых городских делах. Просить его о некоторых мелочах. Но дело это пришлось перенести на следующий день, ведь епископ встал до зари, как и положено старому монаху, а значит, и ложился рано. Ну, а пока…

Кёршнеры после ужина долго не сидели, так уж было у них заведено, даже жара, что с вечером ещё не отступала, не могла эту чету с приближением ночи отвадить от постели. А вот барону жара точно спать не дала бы, тем более что дела его ещё не закончились. Он дождался Ежа, и тот сразу его обрадовал. Начал шпион вот с чего:

— Раухи вывезли из своего дома одиннадцать подвод добра всякого.

— Добра? — поначалу не понял барон.

— Угу, серебро везут, посуду. И Гейзенберги тоже, а ещё из дома графа, из большого, всё вывозят: посуду, мебель…

— Грабят дворец, негодяи, — Волков тут обозлился даже, хотя ему пока было и не до дворца. — Решили, значит, оставить дворец мне, только в том дворце даже стулья забрали.

— Куда повезут всё, я узнать не смог, — продолжает Герхард из Гровена. — Некогда было.

Волков машет рукой:

— И так понятно, по замкам своим загородным всё развезут да попрячут, — впрочем, эта паника среди Маленов была ему на руку. Он хотел, чтобы в тот день, когда он отстранит их сенатора от поста, ретивых Гейзенбергов и хитрых Раухов в городе было как можно меньше. — Пусть разбегаются из города, пусть прячутся. Это хорошо, — задумчиво произнёс он и продолжил: — Ты говори, возницу нашёл того, что прапорщика вещи вывозил?

— Нашёл, нашёл, — отвечает ему Ёж; кажется, он гордится проделанной работой. — Полдня его прождал возле конюшен; найти, где он таскался весь день со своей телегой, было нельзя. Вот и ждал…

— Ну и…

— Он отвёз их в Дайсбах, сказал, что на телеге час хода от города.

— Я знаю, где находится Дайсбах, — сразу вспомнил генерал, городишко был как раз на севере от Малена, по дороге на Вильбург. От Малена на карете или верхом — рукой подать.

— Стал он там у одной бабы, зовут её Барбара Хотльмиц. Она сдаёт комнаты. Возница сказывал, что сыскать её будет нетрудно, её дом почти у проезжей дороги. Большой, со двором, с кухней и конюшнями.

— Ну что же, — говорит генерал, думая, что теперь уже можно нанести визит этому прапорщику, — хорошо, что недалеко сбежал, значит, сыщем. Ты молодец, Герхард Альмстад из Гровена. А что говорят в городе про то, что Малены увозят добро?

— Говорят, испугались они, что вы приведете сюда своих людей. Людишки говорят, что отряд ваш уже близко… Один купчишка на рынке орал, что пушки уже в Лейденице, божился, что сам их видел, говорил, что завтра уже перевезут их на