Бармен отеля «Ритц» - Филипп Коллен

заоблачных высот! Каждый вечер молодой помощник управляющего «Клариджа», которого звали Клод Озелло, посылал ко мне своих американских постояльцев – в его отеле селились те, кому «Ритц» был пока что не по карману. Дела шли в гору, но тут разразилась первая война с немцами. В августе 1914 г., заразившись патриотизмом Клода Озелло и свято веря, что нет славы выше, чем отличиться на поле битвы, я записался в Иностранный легион. Маленький австрийский пехотинец отправился служить своей приемной родине – Франции. «Великая война станет безумным приключением, уроком мужества, хмелящим праздником победы», – думал я. Но вместо этого пришлось нюхнуть смерти, ползать по окопам под градом снарядов, прячась от фрицев с их шишковатыми касками. Страх, сводивший кишки судорогой, понос, искалеченные, изуродованные товарищи, прорывная атака под Вими вместе с генералом Петеном, битва при Вердене и бесконечная ротация войск, в стремлении удержать позиции, долгое выживание по горло в грязи и звук трубы, зовущий тех, кто уже не вернется, и колокольный звон в конце войны в память о погибших… И наконец, беспорядочное, растерянное возвращение к жизни.

Что же мне делать теперь, после долгожданного перемирия?

Опять страх, что все рухнуло. Что придется все начинать сначала. Жизнь словно замерла на мертвой точке. Потом, в декабре 1919 г., я встретил Марию – на вечере, организованном Национальным союзом участников боевых действий. Мария Хаттинг, бельгийка, женщина властная, решительная, не красавица, но и не уродина, идеальная женщина-тыл. Она забеременела, мы поженились, и в 1921 г. у нас родился Жан-Жак. Надо было срочно найти работу, и в том же году провидение постучалось ко мне в дверь. В марте я получил французское гражданство, и сразу после, в апреле, меня взяли на работу в «Ритц». Моей задачей было открыть коктейль-бар для состоятельной клиентуры со всего света. Благодарная Родина вознаградила славного солдата.

Ветеран войны оказался на парижском флагмане роскоши. Я продолжал свой путь наверх. Передо мной раскрывались двери отеля «Ритц». Впервые я переступил его порог 6 апреля 1921 г., в тридцать семь лет. Я стал барменом в святая святых.

3

1 июня 1940 г.

– Ну что, снова сражаемся с фрицами? – бросает Жорж. – Только теперь с меньшим риском для шкуры.

Время за полночь, Франка мучает дикая мигрень.

Какой странный вечер!

После отбытия полковника Шпайделя немецкие офицеры продолжали пить: в основном водку, залпом и без меры.

И естественно, без оплаты. Вот она, цена национального краха.

За последние несколько часов Франк словно прожил несколько жизней.

– Иди спать, – говорит ему Жорж, берясь за швабру.

В его глазах – смирение.

– Придется привыкать к совместной жизни.

Франк закуривает сигарету, другую протягивает старому товарищу.

Они оба предпочитают «Честерфилд». Франк провожает взглядом кольцо дыма, поднимающееся к потолку с его резным деревянным карнизом, пожелтевшим от табака.

Какое-то время они молчат, за дымом сигарет роятся темные мысли. Жорж тушит окурок в латунной пепельнице и взмахом руки отгоняет завесу «Честерфилда».

– Знаешь что? – говорит он. – Я смотрел, как эти гады запросто входят в бар, и вспоминал товарищей. Тех, кто остался лежать на Сомме, в Пероне, с вывороченными наружу кишками. И ради чего они все погибли? Чтоб сегодня фрицы явились в Париж? Прямо хоть плачь, ей-богу, Франк.

Двадцать лет подряд Франк и Жорж, как и миллионы других ветеранов, носят в душе страшную память об окопной жизни. Их раны так и не зарубцевались. Сегодня вечером фрицы словно плеснули на них уксуса. Все саднит.

Франк спускается в подвал, берет из шкафчика свою кожаную сумку.

Проходя мимо, кивает швейцару и выходит на пустынную улицу Камбон. В восемь часов вечера начинается установленный немцами комендантский час, но ему уже выдали специальный аусвайс. Франк шагает по городу, призраки следуют за ним по пятам.

Когда он входит в свой дом на улице Анри-Рошфор, уже почти два часа ночи. Он вытягивается на кровати и пытается воскресить в уме самые счастливые воспоминания прошлой жизни. Нью-Йорк, Арлетти[4], Хемингуэй: все, что напоминает о радости. Наполовину – ностальгия, на треть – хандра, плюс капля одиночества и пара капель надежды – вот коктейль этой ночи.

Дневник Франка Мейера

Идею подсказал мне Фицджеральд. Дело было в сочельник 1934 г.

– Напишите книгу, Франк. Это будет хит!

– Книгу? Я?! Да о чем же?

– О себе, старик! Давайте, раскройте миру свои секреты!

Фицджеральд стоял, облокотившись на барную стойку, с бокалом сухого мартини в руке и снова и снова возвращался к своей мысли. Написать книгу – это все равно что пропахать борозду, обессмертить свое имя!

Скотт твердил, что с моей репутацией бармена вполне можно опубликовать сборник рецептов и профессиональных приемов. Издатели будут драться за право его выпустить в свет.

– Станьте хроникером! Опишите свой путь в буржуазное общество, – продолжал он, – вам давно пора распрощаться с классом, из которого вы вышли, и совершить социальный прорыв! Франк, расправьте крылья!

В моей голове явственно звучали его слова, когда два года спустя отель «Ритц» устроил специальный вечер по случаю публикации моей книги. «Искусство смешивания напитков», пособие для светского человека, на английском языке. Тысяча экземпляров, и ни одним больше. Создавая дефицит, подпитывать желание, подогревать интерес. За пятнадцать лет я сделался важной фигурой элитного мира роскоши. Мой бар стал блистательной оправой для представителей высшей буржуазии. В парижском обществе меня побаивались. Я был весьма разборчив, любезен не со всеми, строг в оценках, привечал только самые сливки общества. Осенью 1936 г. ни один бар мира не мог похвастаться такой отборной клиентурой. Мой бар стал вотчиной королей ночи, парижских денди, нью-йоркских писателей, богатых и легкомысленных наследников, рафинированных дипломатов. И в тот вечер ради меня здесь собрались герцог Виндзорский, Жозефина Бейкер, Жорж Мандель, Габриэль Шанель, Ноэл Кауард, Саша Гитри, Жан Кокто, Уинстон Черчилль, Серж Лифарь, Коул Портер, Арлетти, Хемингуэй и даже Кермит Рузвельт, сын американского президента. Каждому из них был вручен пронумерованный экземпляр книги с моим автографом. Вечер презентации стал пиком элегантности и утонченности. Бракосочетанием аристократии и богемы. Настоящей коронацией. Еще днем производитель роскошной утвари Дом Кристофль доставил мне полный набор шейкеров, ситечек, веничков для взбивания и длинных серебряных ложек: фирма, создающая красивейшие предметы для сильных мира сего, с готовностью обслуживала маленького бармена из Тироля.

А я стоял за барной стойкой и придумывал рецепты. Я изобретал, летал, парил. Верный оруженосец Жорж, элегантный как никогда, обслуживал клиентов по высшему классу. Он был ироничен и мягок. По сути, это был и его вечер, это был вечер всех барменов. Явился фотограф Роджер Шолл со своим