Аромат империй. «Шанель № 5» и «Красная Москва». Эпизод русско-французской истории ХХ века - Карл Шлёгель

Музее современного искусства в Нью-Йорке. Признание Мэрилин Монро: «На сон грядущий, чтоб сладко спать, — всего пару капель „Шанель номер пять“» стало рекламным слоганом и вошло в поговорку. История этой марки неплохо изучена.

О Полине Жемчужиной-Молотовой мы не знаем почти ничего. Куда меньше, чем о ее муже Вячеславе Молотове, вызывающим у нас ассоциации с Пактом 1939 года или с «коктейлем Молотова», хотя на авторские права этого продукта он никак не может претендовать. Судьбы Шанель и Жемчужиной сложились по-разному, но между ними есть нечто общее. И они могут поведать нам кое-что о связях Европы, разъединенной так глубоко, как редко бывало прежде. Мир еще долго оставался разделенным и после «эпохи крайностей» (Эрик Хобсбаун). История этих двух женщин — драма с двумя параллельными сюжетными линиями. Персонажи драмы вряд ли знали или замечали друг друга, но спектакль стоит досмотреть до конца, даже если исторический момент кажется неподходящим: устаревший миропорядок трещит по всем швам, и вроде бы не время заниматься благовониями, ароматами и прочей роскошью. Но теперь, когда разделение мира на два полушария ушло в прошлое, появилась возможность поведать эту историю. И мы получим если не ключ, то хотя бы более точное представление о том, что произошло в XX веке. Возможно, большой мир, отражаемый в капле воды, отразится и в капле духов, источающей аромат столетия, для которого они были созданы.

Чтобы обосновать или оправдать интерес историков к миру запахов и ароматов, не нужен никакой «обонятельный подход». Такие продвинутые исследователи, как Алан Корбен («Дыхание чумы и благоухание цветов»), также трактовали мир как мир запахов, а историю запахов как неотъемлемую часть описания различных сред обитания. Благодаря их трудам обоняние заняло законное место в изучении истории. Роман Патрика Зюскинда «Парфюмер», этот блестяще закрученный триллер, также способствовал осознанию значимости обоняния, привлек внимание к истории пахучих веществ, к изготовлению ароматов, к их воздействию на человека 25. Прежде этот аспект изучения истории практически отсутствовал. Однако теперь стало ясно, что аудиовизуальный подход недостаточен, что важны не только зрение и слух, хотя обычно мы в первую очередь доверяем глазам и ушам, что и другие наши органы чувств — обоняние, осязание, вкус — также играют существенную роль в восприятии истории мира 26. Тем не менее обоняние еще не нашло достойного места в исторических описаниях. В иерархии ощущений оно занимает самую нижнюю ступень, символизируя нечто неосознанное, неосознаваемое, нерациональное, иррациональное, неконтролируемое, архаическое, опасное. Просвещение подвергло обоняние опале. «Todayʼs history comes deodorized» (Roy Porter)[9], зрение считается «наиболее рациональным из чувств». «While smell may have become inessential in the world of science, in the fïelds of humanities and social sciences it has only begun to show its potential to open vast new territories of exploration. At he very last, it has demonstrated its ability to inspire»[10]. Короче говоря, историки все еще слишком мало «вынюхивают» 27.

Западная мысль оттесняет обоняние на задний план, но она же поднимает мятеж против привилегированности «рациональных» органов чувств.

Гегель, признавая бессилие рационального знания перед интуицией, сравнивает ее власть с распространением запаха в неспособной к сопротивлению атмосфере, с всепроникающей заразой, которая сначала маскируется, скрывая свою враждебность окружающей среде, а потом становится непреодолимой 28.

Кант в «Антропологии» полагает, что без обоняния вполне можно обойтись. Оно существует лишь для того, чтобы отличать аромат от зловония. Какой орган чувств самый неблагодарный и, похоже, излишний? Обоняние. Его не стоит культивировать, а тем более изощрять, дабы извлечь из него наслаждение. Ибо существует (особенно в густонаселенных местах) намного больше запахов, вызывающих отвращение, чем приятных. И удовольствие, доставляемое обонянием, всегда мимолетно. Однако оно играет важную роль, когда дает нам знать, что мы дышим вредным воздухом (печным чадом или болотными испарениями) или питаемся протухшей едой 29.

Ницше, напротив, говорит о себе: «Мой гений обитает в моих ноздрях» 30. И: «Скажите же мне, мои звери: все эти высшие люди, может быть, они дурно пахнут? О, эти чистые запахи вокруг меня! Отныне я знаю, я впервые чувствую, как я люблю вас, мои милые звери!» 31 И Артур Шопенгауэр совершенно на стороне Ницше, когда дело касается чутья. Он называет обоняние основой памяти, ведь ничто так непосредственно и точно не оживляет в нас воспоминаний о давно прошедших событиях, как запахи, с которыми они связаны 32.

И один из самых беспощадных наблюдателей XX столетия Джордж Оруэлл пишет о запахе: «The lower classes smell… No feeling of like or dislike is quite so fundamental as physical feeling!»[11] 33.

Мы воспринимаем мир не только глазами, наше восприятие состоит не только из образов, и в нашей памяти хранятся не только культовые фигуры и эмблематические знаки. Раз существует «шум времени» и у каждой эпохи свое собственное звучание, то у нее есть и свой собственный мир запахов. Люди, принадлежащие к поколению, выросшему в тени Берлинской стены и железного занавеса и пережившие процедуру пересечения границы, всегда будут помнить запах пропускных пунктов в Берлине на Фридрихштрассе или в чешском Хебе. И даже после долгого периода просвещения, после постоянной дезодораций мира, дистанцируясь от конкретных обонятельных ассоциаций, в большинстве случаев негативных, мы не можем вырваться из мира запахов. Мы воспринимаем мир не только глазами, но и носом. Ритм десятилетий — это не только смена дня и ночи, света и тени, ясности и мрака, но и смена запахов: снежной вьюги и весеннего ветра; летнего зноя, зависшего над полями и над городом; запах опавшей осенней листвы.

Изо дня в день мы пересекаем различные зоны с их характерными запахами. Где-то нас накрывают волны кофейного запаха одноразовых бумажных стаканчиков. Из ларьков несет чипсами и шаурмой. Спускаясь в метро, мы ощущаем в воздухе привкус технических масел или смол. В автобусах, в зависимости от времени года и температуры, вдыхаем настолько сильные испарения тесно прижатых друг к другу тел, что их не в силах заглушить привычные дезодоранты. На автозаправках слышим резкий, даже пряный запах бензина. В универмагах и супермаркетах узнаем не поддающуюся описанию мешанину запахов бесконечного ассортимента товаров. В том дезодорированном пластиковом мешке, где мы обретаемся, малейший сбой привычного бытового запаха воспринимается нами как невынесенный мусор. И нам стоит больших усилий вытерпеть эту вонь, подавить раздражение. Мы страдаем не только от