Сон в Нефритовом павильоне - Автор Неизвестен

литературы именно этого периода. Это может объясняться распространением в Корее китайской литературы. Например, некоторые знаменитые военачальники китайской древности стали узнаваемы широким читателем в Корее в связи с их ведущей ролью в сюжете романа «Троецарствие». Популярность этого произведения и его героев была столь велика, что персонажи стали появляться и в корейской поэзии (даже на родном языке).

Некоторые имена или названия изначально связаны с литературной традицией Китая. Один из самых распространенных примеров – отсылка к истории о встрече князя царства Чу с красавицей, которая оказалась феей горы Ушань, а также к распространенному символу любовного свидания «дождь из тучки», которым обещала проливаться над возлюбленным Ушаньская фея. Узнаваемые образы могут быть связаны не только с прозой. Например, скрип поднимающегося якоря – распространенный спутник поэтического изображения сцены предстоящей разлуки героев.

В романе «Сон в Нефритовом павильоне» используются также легенды и мифы Древнего Китая – сюжет о пире у Владычицы Запада Сиванму, о Ткачихе и Волопасе, разлученных влюбленных, встречающихся раз в год благодаря Млечному Пути, и так далее. Примечательно появление в тексте также элементов, восходящих к корейской мифопоэтической традиции. Например (об этом упоминается в романе), в архаичной культуре тело человека делилось на мужские и женские зоны (глаза, нос, руки – мужчина, а уши, рот, ноги – женщина). К этой же традиции можно отнести и такой сюжетообразующий элемент, как чудесное рождение.

Не станем пересказывать комментарии к роману, в которых поясняются имена и названия, символика, скрытые цитаты и аллюзии – то, что характеризует стилистику самого произведения и язык персонажей. Можно порекомендовать читателю обратить внимание также на язык описания чувств, способы передачи эстетических впечатлений. Этому, как правило, служат метафоры. Предложенный в переводе вариант порой нарочито русифицирован. Например, слово «любовь» не было принято, и приводимые в литературных произведениях признания не столь прямолинейны, как в русском тексте. Это касается и реалий. Слова «бокал» или «экипаж», обозначающие западные явления, не соответствуют тем объектам, которые обозначают в романе. Читателю легче читать фразу, в которой говорится о грехе (христианское понятие), а не о неких менее привычных концепциях. Но эти отдельные переводческие решения не препятствуют сохранению образности языка и стилистического своеобразия романа.

При всей метафоричности значительной части использованных в тексте романа образов в нем немало и элементов бытописания. Упоминаются привычные действия и объекты из повседневной жизни, употребляемые в пищу необычные для российского читателя культуры (например, чумиза) и предметы одежды, называются окружающие человека элементы пространства. Особого внимания заслуживает тема отношений между людьми и восприятие тех или иных поступков. В качестве примера приведем остро негативное восприятие ревности (кстати, один из кодифицированных в культуре недостатков женщин).

Такие элементы текста сообщают о принятых поведенческих моделях и о восприятии тех или иных качеств – положительных или отрицательных, привлекательных или отталкивающих. Многие сложившиеся типажи не просто стали характерными для традиционной литературы Кореи, но и перешли в литературу современную. А некоторые изначально сопряжены со спецификой корейского мировосприятия в целом.

Подобные особенности имеют принципиальное значение в культуре. Обратим внимание на такой ключевой для сюжета момент, как исправление злых персонажей и их прощение. Это актуальное и в XXI веке стремление к мирному решению конфликтов, восходящее к представлению о гармонии. Ее воплощает древний символ круга, в котором объединены противоположные начала инь и ян. В традиционной корейской литературе именно гармония венчает большинство сюжетов. В современной южнокорейской культуре она нередко оказывается и целью, и средством для героя, имеющего проблемы с социумом и/или с самим собой. Таким образом, читая традиционное корейское произведение, мы знакомимся с основополагающими элементами картины мира, присущей корейскому народу и во многом актуальной и сегодня.

Перевод романа выполнен Геннадием Евгеньевичем Рачковым – представителем первого поколения филологов-корееведов. Это послевоенное поколение было воспитано основателем отделения «Корейская филология» в Ленинградском государственном университете Александром Алексеевичем Холодовичем – японистом, который самостоятельно освоил корейский язык, стал автором первого корейско-русского словаря и описания корейской грамматики, а также работавшим над переводами корейской традиционной поэзии с самой Анной Ахматовой. Геннадий Евгеньевич занимался в первую очередь лингвистическими исследованиями, но также посвятил немало времени работе над переводами традиционной корейской прозы. Его тексты отличает стилистическая выверенность, внимание к языковым деталям.

А теперь предлагаем читателям погрузиться в текст, полный занимательных приключений, рассказанных изысканным слогом и приглашающих к более предметному знакомству с миром корейской литературы.

А. Гурьева, доцент кафедры корееведения СПбГУ

Глава первая. О том, как Звездный князь Вэнь-чан любовался луной из Нефритового павильона и как с Ворот Южного неба бодисатва Авалокитешвара бросила на землю пять жемчужин

Двенадцать павильонов в Нефритовой столице, и в одном из них, Нефритовом, обитают вознесенные на небо поэты. Из этого чудесной архитектуры павильона вид открывается великолепный: с западной стороны – на Дворец Познания, с восточной – на Дворец Простора и Стужи, и, куда ни глянь, радуют взор совершенством формы и цвета легкие беседки и многоярусные терема. Однажды Нефритовый владыка повелел украсить павильон и устроил в нем пир для своих подданных. Заиграла небесная музыка, запестрели одежды небожителей. Наполнив небесным вином кубок из драгоценного камня, владыка поднес угощенье Великому поэту, Звездному князю Вэнь-чану, и попросил его сложить стих о Нефритовом павильоне. Поклонился Вэнь-чан и, не оторвав кисти от бумаги, начертал:

        Когда будто жемчуг роса

И золотится кленов янтарь,

        Владыка Неба велел

Павильон для пира убрать.

        «Из радуги яркий наряд…» —

Заиграли, как встарь,

        Божественный аромат

Усладил пирующих рать.

        Туда, где Пурпурный Дворец,

На луане ночью лечу.

        Коричного дерева тень

Легла на Нефритовый град.

        Ветер при свете звезд

Колышет неба парчу,

        Порой с облаков голубых

Слышится грома раскат.

        В подарок приняв нефрит,

Зеленый Дракон меня

        Уносит на Красный холм

От сонных дворцовых палат.

        К бисерной ширме прильну,

Осенней дымкой маня,

        Земля далеко внизу

К себе мой притянет взгляд.

Так понравились владыке стихи Вэнь-чана, что он приказал увековечить их на стене павильона и прочитал их вслух раз, и другой, и третий… Но вдруг помрачнел, повернулся к Повелителю Севера Тай-и и говорит:

– Хорошие стихи сочинил Вэнь-чан, но зачем вспомнил он о людях? Такая досада! Огорчил нас сегодня самый молодой и самый любимый подданный!

Тай-и в ответ:

– Видел я, Вэнь-чан разглядывал землю, и лицо его светилось от