Первый русский генерал Венедикт Змеёв. Начало российской регулярной армии - Сергей Тимофеевич Минаков

Русский рейтар второй половины XVII в.

Рис. А. Ежова. 2008

В русских регулярных частях существовали также как бы не штатные чины, но должности «старшего полковника», «старшего капитана», «капитан-поручика».

«Старший полковник» обладал определенными преимуществами перед другими «полковниками» и командирами полков в том, что, во-первых, при обсуждении каких-либо вопросов на военных советах его мнение принималось во внимание как имеющее первостепенную значимость. Он как бы являлся своеобразным «старшиной» среди всех других «полковников». Он обладал преимущественным правом и первенством на замещение генеральской должности, получение генеральского чина при возникающей соответствующей вакансии. Он мог в боевой или походной обстановке временно объединять в оперативно-тактических соображениях командование над несколькими полками.

«Старший капитан» пользовался в полку среди ротных командиров, по сути дела, теми же правами, что и «старший полковник» среди других полковых командиров. Он обладал также преимущественными правами на получение чина «майора» или «подполковника».

«Капитан-поручик» – это, как правило, офицер, исполнявший должность командира «полковничьей» роты, поскольку каждый полковник и генерал являлись, независимо от своих обязанностей командиров полков или «генеральских полков», еще и командирами, «капитанами» собственных персональных рот. В силу служебных обстоятельств полковники и генералы реально исполнять свои «капитанские» обязанности не имели возможности, поэтому фактическое командование, обучение их рот осуществляли офицеры в чине «капитанов» – заместителей командиров полков по командованию ротами.

После поражения в Смоленской войне 1632–1634 гг. русский царь и московское правительство не оставляли намерения возвратить Смоленск и всю традиционно примыкавшую к нему и подчиненную ему территорию бывшего Смоленского княжества. Во всяком случае, эти намерения и основополагающие стратегические цели были продиктованы необходимостью укрепить стратегическое положение московского государства на его западных границах – Смоленск являлся «щитом Москвы» на Западе, одной из главных крепостей, упрочивавших стратегическое положение Московского государства на линии ее естественной геополитической границы – на линии Днепра. Однако проблема укрепления своей западной границы не была единственной для русского царя и его правительства. Не менее важными и болезненными были еще две геостратегические проблемы – северо-западная, на русско-шведской границе и южная – граница с крымско-татарским Диким Полем. Можно сказать, что международное положение России в это время и ее основные внешнеполитические проблемы заключались в своеобразном «треугольнике» Швеция – Польша – Крым, и попытка решения внешнеполитических задач на одной из «сторон этого треугольника» неизбежно провоцировала угрожающую России политическую и военную активность двух других. На всех трех указанных направлениях линия стратегической обороны была чрезвычайно уязвимой с точки зрения естественно-географической или геополитической.

Озабоченное осложнением отношений с Крымом с 1637 г., готовясь к возможной с ним войне, московское правительство решило усилить оборону на засечной черте. С 1638 г. были развернуты активные работы по укреплению Белгородской засечной черты. Было решено вновь призвать на военную службу в приграничные солдатские и драгунские полки солдат и драгун из полков, участвовавших в Смоленской войне 1632–1634 гг. Им было приказано состоять «в той службе по-прежнему»41. Намечено было также «прибрать» на драгунскую и солдатскую службу еще 8 тысяч человек. Драгунские и солдатские полки 1 ноября 1638 г., распущенные «на зимние квартиры», насчитывали свыше 13 тысяч человек. Весной следующего года было решено вновь призвать их на «действительную» службу42.

Заметное ухудшение русско-шведских отношений и ожидание возможной войны России со Швецией возникли вскоре после вступления на престол нового царя Алексея Михайловича. В 1646 г., в связи со сложившимися внешнеполитическими обстоятельствами, царский тесть стольник Илья Данилович Милославский был направлен в Голландию нанимать опытных капитанов и солдат 20 человек «добрых самых ученых»43. В августе 1647 г. он привез с собой в Москву несколько опытных голландских офицеров. Прежде всего, следует отметить приезд в Москву отца и сына Бокховенов – полковника Исаака ван Бокховена и его сыновей майора Филиппа-Альберта и Корнилиуса ван Бокховенов. Однако указанные выше мероприятия, по мнению шведского резидента в Москве К. Поммеринга, были обусловлены не только внешнеполитическими, но, быть может, в не меньшей мере внутриполитическими обстоятельствами.

«Так как стрельцы не пользуются доверием, – сообщал шведский резидент своей королеве Христине 26 января 1649 г., – то Букгофен под верховным начальством Ильи Даниловича (Морозова), который очень полагается на голландцев, будет командовать пятью тысячами человек в качестве отряда телохранителей великого князя: на такое хорошее распоряжение бояре смотрят с неудовольствием»44.

Шведский резидент и далее пристально следил за деятельностью полковника И. Фан-Буковена (как его стали называть «на русский манер» при московском царском дворе). «О той сильной гвардии, которая здесь должна была вербоваться для безопасности его царского величества, – вновь обращается он к этой теме в донесении от 21 февраля 1649 г., – теперь не так много слышно»45. 2 марта 1649 г. шведский посланник продолжает сообщать о формировании царской «лейб-гвардии»: «О сильной лейб-гвардии его царского величества, которой должен был командовать голландский полковник Исаак Букгофен… теперь ничего не слышно»46. То же самое Поммеринг повторяет в своем послании королеве и 23 марта 1649 г.47 «Вербовка Букгофена идет медленно, – вновь сообщает Поммеринг 4 мая 1649 г., – или совсем не продолжается»48. Наконец, 4 августа 1649 г. Поммеринг сообщил королеве Христине, что «голландский полковник Исаак Букгофен наконец начал вербовку или экзерцицию войск, о чем столь долгое время говорилось»49. Видимо, вербовка начала осуществлялась весьма быстро, приблизительно с июля, поскольку, как сообщается в «Записной книге Московского стола» 25 августа 1649 г., при встречи литовских послов «на выезде ж были с полковником с Исаком Фандуковым (так записана фамилия ван Букховена) и с начальными людьми райтары, стояли райтарским строем…»50 А в донесении от 29 сентября 1649 г. присутствует уже и настораживающая фраза: «27 сентября… Букгофену с его 2000 рейтаров приказано держать себя наготове»51. 7 октября 1650 г. в Дворцовых разрядах было записано: «На встрече» польского посланника «по государеву указу были, за Тверские вороты, Московские рейтары с полковником и с началными людьми по списку их 1000 человек, а были рейтары конные со своим рейтарским строем…»52.

В донесении 7 ноября 1649 г. сообщалось, что «рейтары полковника Букгофена большею частью уехали домой до дня св. Николая или до Рождества, но 200 лучших из них остались в Москве и усердно упражняются ежедневно, чтобы делаться способными командовать другими, которые будут еще вербоваться; другие же говорят, что помянутые 200 всадников пойдут в качестве гвардии с Григорием Пушкиным и пр.»53

И вот в донесении от 22 ноября 1649 г. появляется весьма любопытная информация, кажется расшифровывающая предшествующее сообщение шведского резидента. «Между тем, – пишет он своей королеве, – 2000 дворянских рейтаров Букгофена никак не хотят позволить командовать собой голландским или