Уральский следопыт, 1958-04 - Журнал «Уральский следопыт»

16. ВСЕ ВМЕСТЕ

Что-то, девки, так у меня бурлит сердце, – говорила дочерям Марфа Калинична, – будто бежать мне куда-то надо, а куда – сама не знаю. И где Яшка? Куда он запропал?

Увидев в окно знакомую высокую фигуру среднего сына, она с радостным изумленным вскриком сорвалась с места.

– Да, девки, кто идет! Кто идет!

Александр вошел в избу, ниже, чем нужно, сгибаясь под притолокой. Скинув пальто, остановился среди кухни, осматриваясь. От его взгляда не ускользнули темно-зеленые протеки на потолке и груда чужого белья возле корыта, поставленного на табуретки.

Он перевел глаза на стоявшую рядом Зою. О, как вытянулась сестра за лето, повзрослела как! Розовая, остроглазая и чуть робеющая под его изучающим взглядом. Вся светясь изнутри тихой и не вполне уверенной радостью, мать, маленькая, сухонькая, кружилась около него, что-то приговаривала, о чем-то спрашивала и что-то оживленно рассказывала, а он стоял перед ней, большой, сильный и в то же время беспомощный в попытке выразить ей как-то свою нежность. Несмелым, почти боязливым движением она дотронулась до его плеча и счастливо рассмеялась.

– Не верю еще. Себя за палец ущипну – больно. Не во сне, значит.

Пока Александр переодевался, Зоя успела прибрать кухню, разжечь самовар. Шустрая Манюрка торопливо щепала лучину для таганка, на котором уже стоял большой чугун с картошкой.

Только собрались сесть за стол, ввалились гости: Борис, Ждан и Окентич. Марфа Калинична смущенно переглянулась с Зоей: чем угощать? Сегодня, как на грех, она не пекла хлебы, в доме были одни ржаные сухари.

– Вот, друзья мои, самое лучшее на свете кушанье, – весело сказал Александр, водружая на стол блюдо с дымящейся разваристой картошкой. – Ну, а хлеб нам совсем не обязателен.

– А это что? – Окентич, засунув руку за пазуху своего просторного пиджака, вытащил ковригу ржаного хлеба. – Вы там на тюремных харчах, я смотрю, отвыкли от хлеба, а мы нет. Живем не скудно, берем муку попудно. Вот и глядим: скоро ли съедим… Конечно, не мешало бы к картошечке чего-нибудь…

– Но, но, – прервал Борис и, хлопнув себя по карману, жестом искусного фокусника вынул бутылку с красной головкой, а затем поставил на стол еще и три бутылки пива.

– Смекалистые ребята нынче пошли: знают чего требует душа для веселья, – сказал Окентич, посмеиваясь. – Ну-ка, покопайся в своей кладовушке, не найдется ли там закусочка?

Борис с тем же видом человека, творящего чудеса, вытащил откуда-то две селедки.

– Вот так друзья-приятели! – неожиданно раздался с порога низкий добродушный голос Морошкиной. – Затеяли пир на весь мир, а мне ни гу-гу. Ладно, ладно…

– Варвара Семеновна, только что хотел за вами бежать. Клянусь бородой губернатора, – говорил Борис, с шутливой галантностью раскланиваясь перед библиотекаршей.

Варя принесла с собой большой букет темно-красных георгинов и астр. Подавая его Александру, сказала с нарочитой торжественностью:

– Бывшему узнику на память. От библиотеки.

С приходом Вари Морошкиной оживление возросло. Зоя, воспользовавшись суматохой, забежала за печку и, порывшись в сундуке, нарядилась в свое единственное праздничное платье – из розового поплина, с тремя рядами мелконьких оборок на шумящем широком подоле.

– Невеста! – восхищенно сказала Манюрка, когда сестра с застенчивой улыбкой вышла к свету.

Варя, подбежав, порывисто обняла Зою.

– Если бы ты знала, как я сегодня счастлива! – прошептала она ей на ухо.

Скоро лица у всех раскраснелись, голоса зазвучали громче. Варя, тайком сунув Яше деньги, послала его еще за пивом. Марфа Калинична угощала Ждана:

– Попробуйте молочка. Ведь давно не едали.

Ждан решительно мотал головой.

Варя, уловив момент, когда Борис опять с той же нарочитой галантностью обратился к ней, сказала со смехом:

– Видите, Марфа Калинична, он здесь кавалер как кавалер. А если бы видели, что было в городе. Идем мы с Марьей Ивановной Федюниной, вы ее, наверное, знаете, – она фельдшерицей в приемном покое служит, ох, и отчаянная баба, – вот идем с ней, ведем губернатора по дороге, она с одного бока, а я с другого.

– Как ведем? – испуганно переспросила Марфа Калинична.

– Ведем очень просто. Взяли его, голубчика, под руки, придерживаем, чтобы он не ускочил от нас, хотя он в ту минуту ни на что не был способен. Шел, как полумертвый. Мы смучились с ним. Нам на крыльях лететь хочется, а он, как черепаха, тащится. Без пальто, в сюртуке одном, без галош. Желтыми штиблетиками по грязи теп-шлеп, теп-шлеп. Меня смех разбирает, Борис же – будь он неладен – идет позади нас вдвоем с каким-то железнодорожником. Несут красное полотнище с надписью «Долой самодержавие!» Полотнище прямо над головой губернатора. И вот Борис этот – ишь, ухмыляется! – мне все ноги обступал. А обернуться мне нет никакой возможности: под руку иду с его высокопревосходительством.

– Варвара Семеновна, так я же вам знаки этим подавал, чтобы вы так нежно не прижимали к сердцу руку губернатора. Неприлично же! – откликнулся Борис.

– А мама, знаете, как перехитрила полицейских! – выпалил вдруг Яша, давно жаждавший прибавить что-то к общему веселью.

– Да что ты, что ты выдумываешь? – испуганно остановила его Марфа Калинична.

Но ей не удалось отказаться.

– Не знаю, как вам и рассказать, – начала она негромко, – Василий Окентич мне в пять мест велел сходить. На бумажке адреса записал. Я бумажку и деньги завязала в узелок и пошла. С собой еще очки взяла и кофточку раскроенную. Думаю, если что, так у меня заделье будет. А уж темнеть стало. Ну, в двух домах очень хорошо обошлось. Чужих никого не было. Я отдала хозяевам деньги, они расписались на бумажке. Спасибо сколько наговорили. Пошла в третий дом к Меньшовой Анне Ивановне. Далеконько идти. Захожу во двор. Собаки нет. Открываю избу. Хозяйка в кухне, на шестке что-то варит, в чугунке. Говорю: «Здравствуйте!» Только это сказала, выходят из горницы два полицейских. У меня ноги подломились. В капкан попала! Сейчас будут меня обыскивать и бумажку в кармане непременно ущупают. Господи батюшка! Больно я в ту пору напугалась, по мне ровно иней прошел. Потом что-то так мне стало горько, злость какая-то появилась, и с мыслями собралась вдруг. Говорю хозяйке смело так, будто бы век с ней знакомы, – а я ее ни разу даже нигде не встречала, – говорю: «Анна Ивановна, я к тебе с кофточкой. Скроила и сметала, надо примерять». И