Любовные драмы звезд отечественного кино - Александр Сергеевич Варакин

«Так не доставайся же ты никому» – та ключевая фраза, по которой можно проверить, правильно ли решил режиссер спектакль и правильно ли исполнил свою роль актер. Еще ни разу я не видел и не слышал, чтобы кто-то произнес эту фразу естественно, а главное – убедительно, в том числе и великолепный Андрей Мягков в «Жестоком романсе» Эльдара Рязанова. Ну, «не верю»! Говорят, будто молодой Сергей Мартинсон однажды сыграл Карандышева в постановке Мейерхольда, но это было до войны и никаких записей не сохранилось. В 1960-м на радио была кем-то возобновлена эта постановка, и я слышал запись… Простите, опять «не верю»!

Итак, Валя Караваева еще в 10 лет выбрала для себя свою судьбу – сыграть одну из двух самых «больных», самых неиграемых ролей нашего театра: Нину Заречную. Такими вот недетскими грезами была полна душа простой бедной девочки из Вышнего Волочка. Правда, там есть (и тогда был) один из старейших российских театров, где работали многие прославленные актеры. Этой провинцией подпитывалась столица – и театральная, и кинематографическая.

Второй вариант того же больничного периода, когда Вале досталась для чтения книжка Чехова (правда, сама В. Караваева в воспоминаниях говорит, что в ней были не только пьесы, но и рассказы), мало отличается от первого, показанного в телевизионной передаче 1 июня 2006 года по каналу Россия: книгу девочка вроде бы привезла в больницу с собой, потому что это уже была ее самая любимая книга и самая любимая пьеса великого драматурга.

Какому из этих вариантов верить? Такого вопроса не существует, ибо он не принципиален. Впрочем, по некоторым соображениям нам придется все же уточнить, что ближе к истине. Я склонен верить «авторскому» варианту эпизода, рассказанному самой актрисой (возможно, и приукрашенному): скорее всего, она уже была околдована этим текстом, этой ролью, этой странной судьбой декадентствующей провинциальной девушки.

За этот второй вариант говорит и другой факт детской биографии актрисы, который на общем фоне выглядит совершенно феноменально: вы встречали девочку пяти лет, которая приставала бы к родителям с удивительной настойчивой просьбой – поменять данное ей при рождении имя? Тем не менее это подлинный факт биографии Валентины Караваевой, которую до пятилетнего возраста звали Аллой! Она настояла, и родители Аллочки отправились в загс и записали ее как Валентину.

В. Караваева в детском дневнике 1930-х годов говорит как раз о том, что мечта ее не просто стать актрисой, а именно актрисой, которая сыграла бы чеховскую «Чайку». Впрочем, эти записи не сохранились, осталось лишь несколько страничек за 1934 год. Эти отрывки, опубликованные в газете «Алфавит» в феврале 1999-го, о «Чайке» не говорят, но зато дают подлинный эпистолярный образец (образ) мыслей 13-летней девочки, охваченной одной лишь идеей – сделаться актрисой. И обратите внимание – насколько же это взрослые и зрелые суждения в отличие от нынешних инфантильных подростковых мыслей и насколько же права была Валентина Караваева в своих «странностях» того периода, о которых мы еще станем говорить.

Вот подлинный текст этих разрозненных фрагментов (упоминаемые лица не идентифицированы, важен слог и смысл):

«(Без числа)… а когда я сообщила ей свои планы быть артисткой, она сказала:

– Ну вот, будешь, свет мой, может быть, у тебя есть талант, а вот Миша наш спервоначалу будет получать 1000 р. Может быть, и встретитесь, вот муж-то тебе был бы.

Мне, правду сказать, смешны эти рассуждения, да я и думать не хочу еще о замужестве. Да в тринадцать лет и думать об этом глупо, а в будущем – время покажет!

Сейчас просмотрела предыдущие записи в дневнике. Мне кажется, что за последние дни настроение было отвратительным, потому что записи слишком злобны. Постараюсь взять себя в руки и не хандрить.

Никак выглянуло солнышко? Наверное, не надолго, тучи опять закроют его. Вечером, быть может, еще попишу.

26/VI–34 г. Сегодня вечером в пять часов я пошла за Мосей. На углу Садовой висела афиша, возвещавшая о гастролях артистов-иллюзионистов. «Гвоздем» программы была Лиля Бек – отгадывательница мыслей. В овале она была зарисована. Это замечательно хорошенькая шатенка с большими глазами, курчавыми волосами и самым маленьким ротиком, глаза ее будто недоуменно смотрят вдаль, особенно мне понравились ее круглый нежный овал лица и нежная шейка. Таких хорошеньких можно видеть лишь на картинках.

Потом она зарисована с завязанными глазами, а круглый подбородок лежит на нежных длинных пальчиках с отманикюренными ногтями, резко выделяется прямой прелестно редкий носик. Я очень бы желала очутиться на ее месте. На афише она изображена: в одной картинке она в красивом платье на лямках с розами на груди, стянутом поясом, оборками с тюлем по бокам, она стоит на круглом столике, около нее с шарфом в красивой позе стоит Вильсон («гвоздь» № 2); в другой: Вильсон делает фокусы, а она и еще трое мужчин стоят поодаль, здесь…»

Несмотря на то что трудно получить какую-то важную информацию о Вале Караваевой как актрисе (или будущей актрисе), мы видим ее как человека не только наблюдательного, но и тонко подмечающего детали, что для будущей актрисы, конечно же, очень важно.

Преподаватель как-то спросил моего приятеля:

– А как ты думаешь, Пушкин осознавал, что он гений?

Приятель ответил замечательно:

– Если он гений, то, конечно, же осознавал!

– А вот и нет! Гений скромен, и скромность не могла ему позволить даже думать об этом.

Извиняюсь, конечно, что нарочно заменил имя героя (речь шла о Ленине), но возвратимся к Пушкину: каково же было ему, гению, ощущать себя в среде серых, непросвещенных, амбициозных и прочих с «длинными пальчиками с отманикюренными ногтями», «читающих мысли» и т. д. В чем он находил себя? Конечно же, в литературе, где мог и умел все.

Девочка из Вышнего Волочка, которой кто-то прочил в мужья какого-то Мишу, который «спервоначалу будет получать 1000 р»., задыхаясь в провинции, ежедневно читая вслух чеховскую пьесу (в малом возрасте – всем, а постарше – уже только для себя), помимо дневника написала однажды и более весомую бумагу. Не больше и не меньше как письмо самому «товарищу Сталину» о том, что она, Валя Караваева, хочет стать актрисой… «Разрешите мне стать актрисой, чтобы служить нашему искусству», – вот слова из этого письма.

Надо сказать, письмо провинциальной девочки – не единственное из громадного потока подобных писем вождю. Однако учтем, что это все же не 1936-й или 1937-й, когда власть «отца народов» стала безраздельной, а только 1934-й год, еще жив Киров, еще не было того самого «расстрельного» съезда партии, еще соблюдается «демократия», и личность генсека только начинает доминировать над другими вождями партии и государства. Валя пишет «самому», будто предвидя будущие годы, когда Сталин станет и в самом деле всесильным. И не ошибается. Ее письмо – одно из немногих, на