Бог и сатана. Борьба продолжается - Франсуа Брюн

и давая возможность восстать против нее, хотя легко могла бы их сдержать. Мы найдем только следы этой борьбы, но мы знаем, что там, в потустороннем мире, именно Любовь пожелала этой борьбы и направляла ее — ту борьбу, важнее которой нет ничего на свете (230). Но тут каждый решает сам.

Следы Христовых страстей

Туринская плащаница (231)

Незначительная тайна?

Проблема подлинности Туринской плащаницы (232) очень редко оставляет равнодушным: она из тех проблем, вокруг которых разгораются нешуточные страсти. И, как мне кажется, не без причины: ведь если в нее действительно облачили тело умершего Христа, тогда она столь необыкновенна, что может послужить истинным доказательством его воскресения, а оно, в свою очередь, может дать нам много серьезных свидетельств в пользу его божественной природы. Ясно, что такие исследования для кого-то принципиально важны, а других могут просто выводить из себя. Одним словом, Христос не перестает быть знамением раздора.

Это знамение сбивает с толку многих «богословов». Как правило, не дерзая сказать об этом открыто, они занимают более элегантную позицию, изображая полное равнодушие. Но сама наигранность, с которой они его изображают, уже говорит о том, что это лишь более тонкое ухищрение. Это позицию занимают многие духовные лица — конечно же, боясь, что если чудо плащаницы таковым не окажется, это приведет к духовному кризису у всех, кто слишком надеялся на ее подлинность.

Этим, наверное, объясняется та точка зрения, которую в 1996 году, видя, как некоторые ученые пытаются доказать подлинность плащаницы, высказал отец Жан-Мишель Мальдаме, монах-доминиканец и декан философского факультета Католического института города Тулузы. В данном случае меня интересует не его мнение, которое на сегодняшний день во многом устарело, но то раздражение, которое сквозит в его оценке деятельности этих ученых. Отец Мальдаме говорит о «настоящей кампании», которую ведут эти исследователи, «молящиеся на саван» и «множащие свои семинары и публикации», и тут же с удовольствием подчеркивает, что «согласно другим ученым „тут просто не на что тратить время и деньги“». И, по-видимому, его это очень радует (233).

Если вера какого-нибудь священника, философа или теолога не зависит от подлинности или неподлинности Туринской плащаницы, то за это его можно только похвалить и порадоваться, но если ему все равно, была ли она подлинной или нет, то это говорит о черствости, которая вызывает удивление — тем более у священника или богослова. Мне гораздо ближе настрой Пьера Барбе, который более двадцати лет своей жизни потратил на строго научное исследование всего, что связано с Христовыми Страстями, начиная со «Святой Плащаницы» (234).

Кроме того, я сожалею, что этот достопочтенный доминиканец не понимает простых вещей: для множества верующих или наполовину верующих мощное свидетельство в пользу подлинности плащаницы могло бы сильно помочь. Мне кажется, что вести себя так, как это делает он, значит показывать, что ты не очень хорошо понимаешь, каким трудом большинству из нас дается вера. Но на самом деле проблема еще глубже. Для отца Мальдаме — как и для большинства теологов, которые разделяют его позицию — верующие не просто должны обойтись без этой помощи: им надо понять, что она таит в себе опасность. Ведь получается, что она «умаляет содержание веры, превращая воскресение Иисуса в некое чудо в позитивистском смысле этого слова» (235).

Однако все зависит от того, как мы это чудо понимаем. В конце концов, мне кажется, что воскресение Христа вполне можно считать самым великим чудом, но рассуждения о «позитивистском смысле этого слова» показывают, что же на самом деле беспокоит этих богословов. Они считают, что воскресение должно быть предметом чистой веры, без опоры на конкретный факт и без какого-либо доказательства или даже позитивного, материального указания. С их точки зрения надо просто верить свидетельству апостолов — верить им на слово. И вера самих апостолов была бы еще чище, если бы они вообще не нашли гробницу пустой, а просто внутренне почувствовали бы, что Христос каким-то образом продолжает жить. Именно это и внушают нам многие экзегеты. К тому же они считают, что Евангелия в любом случае не восходят напрямую к апостолам или их ученикам: Евангелия возникли в жизни христианских общин спустя какое-то время и лишь отдаленно связаны с очевидцами жизни и смерти Христа (и мысль об этом нам все сильнее внушают экзегетические «изыскания»). Но тогда надо быть честным и признать, что вся христианская вера покоится на одних только измышлениях какой-то кучки отъявленных лжецов.

Мне кажется, что Христос, жалея нас за наше маловерие, действительно дал своим апостолам «знамения», как об этом вполне ясно говорит святой Иоанн. Я даже думаю, что, изучая Христову плащаницу, наши исследователи участвуют в Божьем замысле: Бог позволил, чтобы все необычные знамения, касающиеся его плащаницы, а также некоторые другие вещи, связанные с его страданиями, были собраны воедино, — и позволил для того, чтобы укрепить нашу слабую веру, особенно хрупкую в это время. Как бы там ни было, надо знать одно: через эти знамения мы не приходим к самому воскресению, но лишь обретаем его следы, и поэтому нельзя говорить, что они «умаляют содержание веры». Мир, в котором отныне живет прославленный Христос, не соответствует нашему миру, и именно эта новая жизнь и является предметом нашей веры. Но если можно доказать, что плащаница, хранящаяся в Турине, действительно была Христовой, если можно показать, что этот образ сформировался только благодаря стечению абсолютно уникальных, совершенно необычных обстоятельств, а его сохранение и передача на протяжении многих веков вплоть до нашего времени стала возможной лишь благодаря вмешательству самого Бога, вмешательству сдержанному, но постоянному, — тогда многие благодаря этому знамению поймут: вполне возможно, что и апостолы в свое время действительно нашли гробницу пустой. Именно глядя на эти знамения, святой Иоанн говорит нам, что он уверовал, а вот отец Мальдаме в знамениях не нуждается!

Впрочем, этот почтенный доминиканец — не исключение: многие богословы одинаково враждебно относятся как к исследованиям Туринской плащаницы, так и к рассказу о пустой гробнице. Уже в 1971 году Ксавье Леон-Дюфур заявил: «Заострять внимание на том, что труп Иисуса нигде не нашли и что пелены были свернуты, значит уводить слушателя от той вести, которую он должен услышать, и сводить Евангелие к рассказу о постороннем факте». И еще в том же духе: «Пустая гробница не является основанием для веры в Воскресение, даже второстепенным» (236). Ничего себе «посторонний факт»! Я, например, никаких похожих на него просто