Сокровенный Афон - Горбов

формы. Теперь все стало понятно: это угольщики жгли в конусах молодые деревья, присыпанные сверху землей, чтобы огонь не разгорался слишком сильно. Он должен был лишь понемногу тлеть под слоем земли, превращая деревья в древесные угли. Обойдя дымящуюся земляную пирамиду, мы обнаружили за ней другой такой же, но еще не засыпанный конус. Он состоял из одинаково нарубленных, очень аккуратно сложенных по радиусу тонких стволов (см. фото 11 на вкладке).

Оторвавшись от созерцания этих фантастических сооружений, мы подняли взоры вверх. Весь западный склон ущелья представлял собой ужасное зрелище. От прежде густого леса здесь остались лишь низкие пеньки. Даже без глубоких познаний в геоморфологии нетрудно было понять — какую страшную опасность, какой непоправимый вред может принести такая варварская порубка леса на крутом склоне горы. Всё, что мы увидели, походило на настоящее вредительство. Было ясно, что эрозия склонов, не сдерживаемая более корнями деревьев, пойдет теперь с такой быстротой, что вскоре их ровная и когда-то зеленая поверхность превратится в безжизненный лунный ландшафт, прорезанный глубокими каньонами. Сверху послышались голоса людей и шум падающих деревьев — это мирские рабочие продолжали свое черное угольное дело.

В кромешной тьме

Миновав делянку, мы поспешили вверх по тропе и вскоре вновь очутились среди деревьев и густой травы. Стоило подняться еще немного, как нас окутал серебристый влажный туман. На вершине поросшего лесом центрального хребта мы попали в густые облака и заблудились. Когда преодолели перевал, тропа запуталась в высокой траве и куда-то исчезла. Пришлось без дороги, наугад, спускаться по заросшим горным склонам в густом молочном тумане. Вместо расчетных трех часов мы продирались сквозь заросли колючих кустарников в три раза дольше. Из облаков сыпал назойливый мелкий дождь. Видимости почти никакой. Ноги скользили и путались в длинных, словно конская грива, мокрых космах прошлогодней травы. Двигались медленно, почти на ощупь, и все, конечно, промокли до нитки, раздвигая локтями кусты, с которых градом сыпались на нас крупные капли дождя. Разбухшая кожа туристических ботинок превратилась в мягкую тягучую резину. При каждом шаге в них хлюпала вода, шерстяные носки — хоть выжимай.

Наконец мы спустились к абсолютно безлюдной горной дороге, достаточно широкой, чтобы по ней мог проехать автомобиль. Она долго петляла высоко над морем вокруг каждого бокового отрога хребта, то немного спускаясь вниз, то вновь поднимаясь. Казалось — вон за тем поворотом должен уже появиться монастырь, но там — очередная глубокая промоина, которую снова надо обходить, за ней — следующая, и так без счета…

Очень быстро и почти незаметно опустилась ранняя весенняя ночь, лишь на мгновение осветив розовой полоской заката морской горизонт. Последний луч солнца длинной школьной указкой ткнулся в лиловые камни круто сбегающей вниз узкой тропы. Вспыхнул и погас. Но этого краткого указания оказалось достаточно. Покинув дорогу, мы начали осторожный спуск по указанному солнечным лучом каменному желобу, который исчезал в тоннеле из густо сплетенных ветвей вечнозеленых кустарников. Тьма наступила такая, что, как говорится, «хоть глаз выколи». Благо, у нас с собой — электрический фонарь. Где-то внизу, наконец, сквозь сосны тускло замерцали керосиновыми лампами желтые окна Ватопеда. Но… когда мы подошли к надвратной башне, было далеко за полночь. Тяжелые ворота, одетые в металлические доспехи, были уже заперты. При мысли, что ночевать придется под стеной монастыря, стало как-то тоскливо. Луч фонаря высветил пар, поднимающийся от мокрой одежды. Становилось все холоднее…

Мы были уже знакомы с жестким афонским правилом: наступила полночь — ворота на замок. А полночь здесь наступает по византийскому времени — в момент, когда заходит солнце. Взглянули на часы. Шел уже третий час ночи. Как и следовало ожидать, крепкие ворота, обшитые полосами железа, закрылись ровно в двенадцать. Били мы в них, колотили, стучали… Изнутри — ни звука. Лишь где-то внизу, за монастырем, шумят во тьме море и прибрежные сосны. Видимо, придется все-таки ночевать под стеной. «Что же нам делать? Господи, вразуми!»— молился каждый из нас.

А дождь продолжает моросить с занудным упрямством. И тьма вокруг — кромешная, не видно ни зги. Но главное, — не знаем, куда теперь идти. На подходе к монастырю мы с отцом дьяконом побежали вперед, надеясь успеть нырнуть в ворота, чтобы попросить не закрывать их до прихода отставшего Антона. Не успели…

Вдруг в стороне вспыхнул и погас язычок пламени. Похоже, Господь нас услышал! Почти бегом мы помчались в том направлении и наткнулись на дом, но… без единого огонька. Может быть, это чиркнул спичкой монастырский рабочий, поднимаясь по наружной лестнице на второй этаж? Мы с трудом разглядели его уже на верхней площадке и обрадовались, как родному. Но вот беда — по-английски он не понимал ни слова. Правда, когда услышал про «телефон», закивал головой. Слава Богу, хоть это понял! — обрадовались мы, но, как оказалось, рано. Активно жестикулируя и разводя руками, грек объяснил: «Телефона нет, идите в полицию». Мы удивились: надо же, и полиция здесь есть! В нашем положении это было очень приятное известие: значит, какая-то связь будет. Указывая направление, рабочий неопределенно ткнул рукой куда-то в темноту. Да-а-а… двигаться придется буквально на ощупь, как в поговорке: «иди туда, не знаю куда». Но Матерь Божия и тут не оставила нас.

Игумения Святой Горы

Тем из христиан, которые встают и ложатся, трудятся и молятся, молчат и разговаривают, идут или едят, непрестанно помня о Боге и о цели своего пребывания на земле, Создатель Сам постоянно открывает Свое присутствие. Оно чувствуется ежедневно и ежечасно, отчетливо просматриваясь сквозь связанную чудесным образом цепь больших и малых событий. Они чередуются с такой удивительной целесообразностью, что внимательный человек ясно видит в их необыкновенно мудрой взаимосвязи очевидное действие промысла Божия. И тогда он глубоко осознает и особенно остро чувствует, насколько бережно и с какой любовью ведет его по жизни Создатель, подсказывая, направляя, а при необходимости — тоже с любовью — наказывая, потому что именно через Божии наказания нередко приобретается духовная мудрость. Вот почему у людей, живущих в постоянном Богообщении или, проще сказать, — в постоянном памятовании о Боге, не так часто возникает необходимость искать волю Божию где-то на стороне, вопрошая о ней других.

В соединении не ожидаемых нами, но каким-то чудом сцепляющихся в единую цепь событий мы постоянно видели нечто подобное, еще только приближаясь к «Уделу Божией Матери». И все же, оказавшись на Святой Горе, мы были буквально поражены тем, что с нами происходило здесь. Все это время