Сокровенный Афон - Горбов

— Некогда нам с тобой возиться! Ты всегда опаздываешь на трапезу. Приходи, когда все приходят, вместе с братией.

Обиженный, экклесиарх вышел из трапезной голодным и направился в церковь. В притворе его взгляд упал на большую икону Богородицы, перед которой он всегда зажигал лампаду.

— Столько лет я служу тебе, — сказал с гневом монах, обращаясь к Богородице, — а Ты даже не помогла мне, когда, как собаку, меня выгнали из трапезной.

В ярости он схватил нож и всадил его прямо в изображение лика Пречистой. Тут же из отверстия в штукатурке хлынула потоком кровь. Пораженный ужасом, монах упал перед иконой и зарыдал в отчаянии. Он сразу же осознал — что натворил, но подняться с пола уже не смог. Его тело сковал паралич. Найдя экклесиарха плачущим перед иконой, братья хотели унести его в келью, но иеродиакон поведал им обо всем, что с ним произошло, и попросил оставить у иконы.

— Не уйду отсюда, — сказал расслабленный, — пока не получу прощения.

Его усадили в стасидию напротив окровавленной фрески, и три года он со слезами молился здесь, испрашивая прощения за свою дерзость и нетерпение. По прошествии трех лет Пречистая явилась во сне игумену Ватопедской обители и сказала, что экклесиарх прощен и что Она исцелит его от паралича, однако рука, нанесшая удар, будет осуждена до второго славного пришествия Христа Спасителя. Иеродиакон, действительно, исцелился и всю оставшуюся жизнь провел в страхе Божием, смирении и благоговении. Когда же через три года после смерти экклесиарха, по афонскому обычаю, откопали его останки, то все были поражены увиденным. От его истлевшего тела остались в могиле одни лишь белые кости, но правая рука, нанесшая удар ножом, сохранилась целой и черной, как уголь. Братья поняли, что исполнились слова Божией Матери, и взяли черную нетленную руку экклесиарха в память об этом удивительном наказании за его дерзость для вразумления молодым монахам. Эта черная рука до сих пор хранится в Ватопеде, хотя показывают ее теперь не всем. Причина тому — наши соотечественники. Как оказалось, многочисленные русские паломники, которые в конце XIX — начале ХХ веков часто посещали Ватопедский монастырь, тайком, когда не видели греки, отщипывали и отламывали кусочки ссохшихся тканей и костей от черной нетленной руки, считая ее святыми мощами. Когда же некоторых из паломников ловили за этим неблаговидным занятием и пытались им объяснить, что мощи — вовсе не святые, они, ничего не понимая по-гречески, только краснели и смущенно просили прощения за свой поступок. В результате рука имеет ныне весьма потрепанный вид. За это воровство, правда, один русский батюшка поплатился весьма жестоко. Решив заполучить частицу, как он полагал, мощей афонского подвижника (иначе зачем бы их выставили на обозрение в притворе?), священник, не найдя ничего острого, чем он мог бы отделить себе частицу, взял руку, да и откусил от нее фалангу. Конец его был трагичным. В тот же день бедняга скончался.

В соборе Ватопедского монастыря

Когда мы вошли в Благовещенский собор монастыря, на почетном месте, на аналое под резной сенью лежала хорошо известная нам по спискам икона «Всецарица». Ее изображения имеются теперь уже во многих московских храмах. Несмотря на то, что эта небольшая аналойная [23] икона была написана в XVII веке, сохранилась она на удивление хорошо и казалась только вчера написанной. Ватопедские монахи рассказали, что многие паломники из разных стран мира в настоящее время получают от этой иконы исцеления. И особенно часто — братья говорили об этом с особым удовольствием — сообщения об исцеленных от рака людях, молившихся о помощи перед «Всецарицей», приходят из России. Вероятно, они хотели тем самым подчеркнуть ту особую духовную связь между Афоном и Россией, которая, несмотря ни на какие испытания, сохранилась до сего дня.

В соборе вот-вот должна была начаться воскресная служба. Дивно пахло медовым воском и ладаном. На хоросе и в паникадиле благоухали толстые метровые свечи. Мраморное пространство храма неслышно пересек экклесиарх в мантии с черным шестом в руках. Он подошел к местному ряду иконостаса и начал одну за другой зажигать лампады у икон. Без шеста с кованым крюком на конце сделать это невозможно, потому что лампады в греческих церквах висят значительно выше, чем в русских. Располагаются они непосредственно над иконой, вероятно, для того, чтобы не заслонять собою изображение. Но рукой, конечно, до них уже не дотянуться. Монах ловко поддел крюком кольцо, от которого расходятся цепочки, удерживающие лампаду, снял ее с кронштейна и поставил шест с лампадой на пол. Затем, прижимая шест с висящей на уровне груди лампадой к правому боку локтем, экклесиарх двумя руками очистил от нагара фитиль, долил оливкового масла и снова повесил уже зажженную лампаду на кронштейн. Его движения были так точны и красивы, что даже простое наблюдение за ними доставляло удовольствие и умиротворяло душу. С каждой зажженной лампадой в храме заметно прибавлялось света, поскольку язычки пламени в них были значительно больше, чем мы привыкли видеть в российских церквах. Различная величина пламени объяснялась разным устройством поплавков, а те, в свою очередь, отличались из-за разной вязкости масел, употребляемых для лампад. В Греции повсюду используется только натуральное оливковое масло. А для того чтобы фитиль хорошо его тянул, между огоньком и поверхностью масла расстояние должно быть минимальным, т. к. высокая вязкость натурального масла не позволяет ему подниматься высоко вверх. Вот почему греческий фитиль, торчащий из дырочки в тонкой жестяной пластинке, просто плавает на поверхности масла, удерживаясь на ней кусочками пробки. Таким образом, огонек лампады и масло отделены друг от друга лишь тончайшей жестяной пластинкой. А для того чтобы фитилек хорошо держался и не проваливался вниз, он должен быть достаточно выдвинут. Его-то высота и диктует высоту пламени. И всё это плавающее на поверхности масла устройство называется поплавком. Его название перешло и к нам, в Россию, хотя наши современные «поплавки» не плавают вовсе, а висят неподвижно на краях лампадного стаканчика. Единственное неудобство греческих поплавков — пожароопасность, т.к. огонь находится слишком близко от поверхности масла…

К началу службы приехал какой-то греческий архиерей и поразил нас необычным крестным знамением, которым сам себя осенял. Опуская руку ото лба вниз, архиерей касался не живота, а правой коленки, и лишь затем — правого и левого плеча. Для того чтобы дотянуться до колена, ему приходилось