Российский колокол № 3–4 (35) 2022 - Литературно-художественный журнал

мостике в шторм. Александр Иванович взглянул на циферблат своих водонепроницаемых часов. Три. Три часа ночи. И вот когда уже высунулся краешек четвертого часа, Широкорад встал, надел белую рубашку и китель.

«А может быть, что-то случилось со временем? Сколько сейчас?»

Часы тикали на его запястье. Мичман смотрел, как бежит стрелка.

– Чем дальше, тем любопытственнее!

Воображение Александра Ивановича оживляло пустынные отсеки подлодки. Призраками ходили моряки, слышались голоса.

«Даже тени здесь не принадлежат этому потаенному судну и созданы не этим светом – они простираются из забытого мира, не знавшего паровых двигателей, электричества, магнетизма и… плутония».

– Эхой!

Никто на призыв Широкорада не откликнулся. Звук его голоса погас, будто в пустом трюме.

– Куда вы все запропастились? Моряки?

«Они работают исключительно ради respublica. Ох уж это общее дело! Первогодкам, конечно, туго приходится… А впрочем, в восемнадцать и сам черт не черт, а цветочек чертополоха…»

– Да где ж вы все, а? – Мичман рассыпался мелким смешком. – Словно растаяли.

На ГКП царила особенная тишина, будто там ждали Александра Ивановича и всего за какое-то мгновение до его появления вдруг исчезли.

– И здесь ни души! Только светильники полыхают.

«И семи золотых светильников есть сия…»

В ярком свете Широкорад казался совсем-совсем белым. Он попытался задраить водонепроницаемую дверь, но заел кремальерный затвор. В соседнем отсеке кто-то мелькнул, и мичман кинулся туда – бледно-желтая фигура словно растворялась в воздухе. Блазнила.

«Никак гость?»

Руки Широкорада метнулись ко рту. И мичман свистнул молодецким посвитом.

Фигуры как не бывало.

– Во дела! Сыпь песочек в желтенький черепочек…

«Хотел бы я все проницать. А гость… Откуда он взялся? Это было только видение. Разумеется… Только видение».

Неожиданно раздался глас трубы.

«Ревун», – сообразил Широкорад.

– Я не ослышался? Боевая тревога?

И как в подтверждение из переговорного устройства вырвались слова Воркуля: «Первая, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая и седьмая шахты к пуску ракет готовы…»

– Ракетная атака! – скомандовал Савельев. Голос его был тверд как никогда.

Александр Иванович не верил в происходящее до тех пор, пока палуба под ногами не просела, как лифт. И с каждым последующим ракетным пуском проседала все сильней, пришлось даже схватиться за поручни, чтобы не упасть.

Дрожь била подлодку и сообщалась Широкораду.

– Боцман, ныряй на сто семьдесят метров! – приказал Савельев.

– Есть, командир!

…Глубина обезболивала душу, сто семьдесят метров глушили чувства.

– И когда Он снял седьмую печать, – шевелил губами раб Божий Александр, – сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом… И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью. И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источник вод. Имя сей звезды «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи. И пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны…

«Как будешь во времени – обо мне вспомни!»

– Каком еще времени? И кого я должен вспомнить?

«В старые годы, в старопрежни, сказали бы, что это наваждение…»

– Ничего такого быть не может… Э-э, надо отыскать замполита… Он уж точно знает, что стряслось…

Ноги сами понесли Широкорада прямиком к Базелю.

«А ведь замполит на ведьму смахивает… Сгорбленный, да еще и с рыжими волосенками. Нет, ну ведьма… Того и гляди прикажет: “Ступай, садись на лопату!” И, захлопнув печную заслонку, взвоет: “Покатаюся, поваляюся, Ивашкина мясца наевшись!”».

Александр Иванович прислушался, постучал в базелевскую дверь и с опаской отворил ее. В сумрачном капище умирала тишина – Льва Львовича и след простыл. Мичман вошел, крутнулся на каблуках, взял со столика кипарисовые четки замполита, повертел и машинально сунул в карман брюк.

– Спокойствие, только спокойствие! – сказал сам себе Широкорад. – Обойду все отсеки. Проверю… Кто-то ведь должен быть на лодке…

Но сколько мичман ни усердствовал, никто на глаза ему так и не попался. Оставалось проверить лишь мироварню Борейко, и он сунулся туда. На первый взгляд все там было как и всегда: пахло борщом да компотом. И запахи наслаивались один на другой. Широкорад осмотрелся. Внимание его привлек поднос с мандрагоровыми яблоками. Ароматнейшими.

– Гм, прямые поставки из Средиземноморья…

«А не этими ли яблоками нас потчевал на праздничном обеде Миша?»

Рядом с подносом высилась замшелая бутылка вина.

– Ну чем не натюрморт?

Широкорад взял длинношеюю бутылку и поднес к свету – за зеленым стеклом морщились многоцветные огни.

– Так-так, очень любопытно… – сказал Александр Иванович.

«Дурное обыкновение римлян, – припомнилось вдруг мичману, – да, дурное… не закупоривать вина, а сохранять их под слоем масла, лишило его величество удовольствия отведать древнеримского вина. Но если это вино и не столь старо, как древнеримское, то все же оно самое выдержанное из всех существующих на свете…»

И тут Широкорад заметил то, на что поначалу не обратил внимания вовсе. Это была плетеная корзина, накрытая старой, но чистой ветошкой. Когда Александр Иванович сдернул ее, то аж отпрянул от корзины. В ней копошились какие-то причудливые крабы – у каждого на панцире можно было различить человеческое лицо… На одном – Савельева, на другом – Пороховщикова, на третьем – Базеля… И далее по ранжиру – Метальникова, Ромашкова, Добрушина, Замкова, Покорского, Первоиванушкина, Радонова, Мороза, Палехина, Нагайцева, Воркуля, Ездова, Кормилицына, Пальчикова, Шабанова, Братченко, Игнатова, Кауриса, Кляйна, Аксюты… На панцире же самого большого краба – лицо не кого иного, как Борейко.

Ветошка выпала из рук мичмана.

– С кем же теперь преломить хлеба?

…Заканчивалась четвертая стража.

Образы потухали – как уличные фонари по утрам.

– На престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, – само собой наворачивалось у Широкорада, – которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы…

«На венцах» Александр Ивановичи запнулся – вдруг вспомнил то, что уже давно силился вспомнить: «Тот, кто поймет, что его