Савва Мамонтов - Марк Исаевич Копшицер

Не думает и Витте о том, как окончатся его отношения с Мамонтовым. Сейчас Мамонтов нужен ему, и он пригласил его с собой путешествовать, он благоволит к нему – экспедиция размещается на двух пароходах, которые должны плыть по Двине, и, узнав, что Савва Иванович поместился на втором пароходе, Витте приглашает его на свой пароход, флагманский.

Пройдут годы, и в своих воспоминаниях, в главе, посвященной поездке на Мурманское побережье, Витте довольно подробно будет писать обо всех участниках: не только о таких, как специалисты морского дела Кази и Канкевич, но и о художнике Борисове, молодом человеке, бывшем иконописце Соловецкого монастыря, причем будет писать так подробно, что можно подумать – Борисов был известен, как Васнецов или Серов… Он будет писать о журналисте Кочетове, взятом в поездку, чтобы увековечить ее и возглавлявшего сие предприятие министра в путевых записках. (Кочетов – человек крайне реакционных взглядов, сотрудник «Московских ведомостей», сподвижник Каткова, выполнил свою миссию, выпустил довольно объемистую, на редкость скучную книгу путевых заметок – «По студеному морю».)

Лишь о Мамонтове, об его участии в экспедиции Витте не обмолвился ни словом. А между тем Мамонтов – одно из главных действующих лиц поездки, ибо ему решено поручить провести железную дорогу, продлить ее от Ярославля до Вологды и Архангельска. С железными дорогами у Витте связана вся карьера, но это – история самостоятельная и описывать ее было бы слишком громоздко. Здесь следует лишь сказать, что и в начале карьеры, и в описываемое нами время Витте был сторонником того, чтобы железные дороги были частными предприятиями. Того же мнения был и Мамонтов. Он был убежден, что государственные железные дороги разъедает рутина, царящая во всех вообще казенных учреждениях – и на железных дорогах, и в театре, – причем на железных дорогах разъедающее действие рутины усугубляется еще и коррупцией.

Таким образом, Витте и Мамонтов были единомышленниками. Да и вообще Витте в ту пору и впрямь любил таких людей, как Мамонтов, – прямых, энергичных, работающих засучив рукава, а не прохлаждающихся где-то, передоверив управление своими делами другим. И Мамонтов в письме к Елизавете Григорьевне дает высокую оценку Витте – он еще тоже не знает, чем окончатся их отношения… «Витте умеет отлично себя держать, и министр. Сразу видно, но в то же время чувствуется сразу и ум, и дело, и постоянная реальная забота, об нем говорят, что он все делает слишком бойко и скоро и может напутать. Это неправда. Голова его постоянно свежа и работает без устали… На пустяки и пустословие у него времени нет, что про других царедворцев сказать нельзя. Витте очень правдив и резок, что в нем чрезвычайно привлекательно. Вчера вечером Витте, говоря о препровождении времени на пароходе в течение 12 дней, предложил, чтобы каждый по очереди по вечерам приготовил по интересному рассказу. Все согласились. Об чем же я буду рассказывать? Думаю, уж не рассказать ли характеристику Ф. В. Чижова, подобрав побольше фактов»19. А ведь и правда, рассказ о Чижове, который еще в 1875 году организовал Архангельско-Мурманское пароходство, в такой поездке более чем кстати[10].

Витте – человек дела, Мамонтов, когда в нем просыпается делец, даже с оттенком некоторой зависти пишет об этом качестве министра: «Витте, как и следовало ожидать, совершает поездку за поездкой – это хороший ум, знание и постоянная рассудочная работа – просто завидно становится на такой роскошный экземпляр, это настолько умный и деловой человек, что ему нет надобности хитрить или скрывать свои мысли, как что видит, так и говорит в упор. Сегодня город давал ему обед, утром он делал прием, говорил там и здесь и все умнее умного».

Мамонтов явно попал в сети хитрого Витте, сделав заключение, что «ему нет надобности хитрить и скрывать свои мысли», ибо чего ради Витте сейчас хитрить, если он здесь – главный, и почему бы ему не говорить то, что он видит, – в упор. Ведь это не дворец… Мамонтов поймет свою ошибку, поймет тогда, когда будет уже поздно.

Но ведь Мамонтов не только человек дела, он и художник по натуре. И в тех же письмах, где он восхваляет деловые качества Витте, он пишет о том, что «ночью наблюдали, как перед нами две зари слились в одну», и о том, что «на Двине есть город Красноборск. Жаль, не останавливались, ибо это, наверно, была столица царя Берендея. Народ весь высыпал на берег». «Тебе с девочками, – пишет он Елизавете Григорьевне, – непременно собраться сюда как-нибудь и именно проехать по Двине, и вы вернетесь более русскими, чем когда-либо. Да и путешествие нисколько не трудное, а главное, нет этой отельной казенщины, а кругом искренняя простота. Какие чудные деревянные церкви встречаются на Двине»2021.

Эмоции Мамонтова немного смешили Витте, хотя, когда приехали в Соловецкий монастырь, он и сам оказался захвачен «природой величаво-суровой» и аскетическим образом жизни монахов. О Савве Ивановиче и говорить не стоит. Правда, об аскетизме и о службах, на которых участникам экспедиции пришлось стоять, «как на параде, три с половиной часа»22, он пишет совсем без энтузиазма. Зато в монастыре оказались интересные ризницы и чудесной красоты озера.

Пробыв два дня в монастыре, собрались ехать дальше. Пароход «Ломоносов» взял курс на незамерзающую гавань Екатерининскую.

На границе с Норвегией посетили небольшой монастырь, что-то вроде скита, потом, миновав мыс Нордкап, поехали вдоль берега Норвегии и, обогнув Скандинавский полуостров, прибыли в Финляндию, а оттуда поездом – в Петербург.

Судьба будущей железной дороги сначала до Архангельска, а потом до Екатерининской гавани была решена: ее будет строить Мамонтов. Он тотчас же загорелся идеей оживления русского Севера, он увидел воочию эту новую дорогу. И вот теперь-то он осуществит свою мечту! На вокзалах будут висеть картины лучших художников, они будут воспитывать вкус народа, поднимать его дух.

В одном из писем Елизавете Григорьевне, на котором стоит пометка «в ста верстах от Архангельска», он писал: «Воздух чудный, берега живописные, но селений немного, и Двина, вероятно, шире Волги и очень красива. Будь, например, Коровин работящий человек, он бы в одну летнюю поездку сделался бы знаменитостью, он плакал бы от восторга, смотря на эти чудные тона, на этих берендеев. Какая страшная ошибка искать французских тонов, когда здесь такая прелесть»23. Тотчас же по приезде в Москву Савву Ивановича охватило свойственное ему нетерпение. Он сам поехал с инженерами-путейцами в Вологду, где кончался старый путь