Савва Мамонтов - Марк Исаевич Копшицер

и должен был начаться новый, а вернувшись в Москву, решил, что Коровина все же послать на Север нужно. Пусть северные вокзалы будут украшены картинами, живописующими Север, пусть люди научатся как бы заново видеть то, что примелькалось с детства и не волнует так, как волнует человека, впервые увидевшего все это.

Но послать Коровина одного… Рискованное это дело. Может проездить и ничего не сделать. Талантлив дьявольски, а самодисциплины – ну хоть бы тебе на грош.

А не послать ли их вдвоем с Серовым? Вот кто может подчинить Коровина, заставить его систематически трудиться. Тем более что Серов как-то уже выполнял заказ Саввы Ивановича для вокзала – барельеф Георгия Победоносца.

Потому Савва Иванович сначала заручился согласием Серова, а потом уже предложил баловню своему Костеньке поехать на Север. В середине лета они отправились, повторяя в основном маршрут, проделанный Мамонтовым и Витте. На Соловки они, правда, не ездили, ибо осень в том году выдалась редкостно холодной, и вернулись в Москву в конце сентября, привезя множество этюдов, которые были свезены в дом Мамонтова и там выставлены для обозрения всем желающим. И все находили их великолепными.

Даже Нестеров, который втайне завидовал путешественникам, ибо сам хотел попасть в этот заповедный край старорусского быта, признал несомненный успех Коровина и Серова.

В конце года северные этюды Серова и Коровина были показаны в Москве на Периодической выставке и пользовались большим успехом24.

Коровину еще придется возвращаться к своим северным этюдам именно в связи с заказами Мамонтова, но об этом несколько позднее.

А сейчас о другом.

1896 год. В этот год начался второй период Мамонтовской оперы. Но В. С. Мамонтов в своих воспоминаниях относит мысль о возобновлении оперной антрепризы к апрелю 1894 года, когда к первому съезду русских художников Савва Иванович и Поленов подготовили живую картину «Призраки Эллады» (опять, как видим, все начинается с живой картины, то есть с чего-то «рекогносцировочного»).

Сохранились об этой живой картине воспоминания Егише Татевосяна, который пишет, что «публика долго с восторгом вспоминала эту декорацию, ибо ничего подобного никогда не видела: казалось… свежий воздух доносится с моря». К сожалению, декорация эта была кем-то похищена и пропала бесследно. Но впечатление у всех видавших осталось громадное. Съезд художников произошел в связи с весьма знаменательным событием – П. М. Третьяков передал в дар Москве собранную им коллекцию картин.

Однако художественная часть съезда прошла так, что Савва Иванович почувствовал, как несовершенен вкус тех, кто ее организовывал.

Видимо, все это – успех «Призраков Эллады» и убожество художественного вкуса многих, кто считался законодателем этого вкуса, – возродили у Саввы Ивановича мысль о такой опере, которая учла бы ошибки прошлого и прошлые достижения. В прошедшие после закрытия оперы годы он много раз думал об этом, приглядывался и к артистам Большого театра и Мариинского, а бывая в Киеве и в Тифлисе – к провинциальным оперным театрам.

Решающим оказался 1895 год, когда Савва Иванович услышал совершенно случайно никому не известного молодого певца Федора Шаляпина.

Произошло это так.

Зимой 1894/95 года Савва Иванович поехал в Петербург по делам постройки новой железнодорожной линии и, имея уже в виду создание новой труппы, решил послушать в Панаевском театре «Демона». В заглавной партии выступал Лодий, певший раньше в Частной опере. Но Лодий неожиданно отступил на второй план. Мамонтова заинтересовал другой певец, исполнявший партию Гудала. Совсем еще молодой, худой и высокий, он поразил Савву Ивановича своим голосом, недостаточно, правда, отшлифованным, но несомненно выдающимся, и – не менее того – сценическими особенностями: редким для оперного певца умением воплощаться в образ. Конечно, и здесь Шаляпин был еще далек от совершенства, но если с ним поработать…

Кроме Лодия, в Панаевском театре оказался еще один бывший участник Мамонтовской оперы – Труффи. Труффи успел побывать в Тифлисе, где, кстати сказать, в те годы пел Шаляпин. А теперь вот и Труффи, и Шаляпин перебрались в Петербург.

Мамонтов приехал в Петербург с Коровиным, и Коровин, пока Савва Иванович на следующий день после спектакля занимался железнодорожными делами, увиделся с Труффи, который с большой похвалой говорил о Шаляпине.

В тот же день Труффи привел Шаляпина к Мамонтову. Познакомились. Мамонтов быстро оглядел Шаляпина и, не в силах подавить нетерпение, предложил исполнить что-нибудь. Шаляпин согласился с готовностью. Труффи сел за рояль, и Шаляпин запел. Рассказывая много лет спустя об этом вечере, Коровин вспоминал: «У юноши как-то особенно был открыт рот – я видел, как во рту у него дрожал язык, и звук летел с силой и уверенностью, побеждая красотой тембра».

Вечером Мамонтов уезжал. Укладывая в чемодан вещи, он говорил Коровину:

– Шаляпин – это настоящая сила. Какой голос! В консерватории не учился, хорист, певчий. А кто знает, не сам ли он консерватория? Вы заметили, Костенька, какая свобода, когда поет? Жаль, что раньше про него не сказали мне. Контракт подписал с императорской оперой. Неудобно мне его сейчас оттуда забирать. Ну да ничего. Ему там, пожалуй, петь не дадут – он ведь, говорят, с норовом, ссорится со всеми. А мы бы с вами поставили для него «Вражью силу», «Юдифь», «Псковитянку», «Князя Игоря» – хорош бы Галицкий был. – Савва Иванович посмотрел на часы: – А ведь мы с вами, Костенька, пожалуй, на поезд опоздали. Ну и к лучшему.

Послали за Труффи, тот пришел с Малининым, который тоже обосновался в Петербурге, но готов был по первому знаку Мамонтова перебраться в Москву. Вчетвером отправились искать Шаляпина – куда-то на Охту, где он снимал комнату в деревянном двухэтажном доме.

Хозяин, рыжий сердитый человек, открыл дверь и сказал, что Шаляпин вот уже неделю не приходит домой.

Оставили ему записку. Тем дело и кончилось.

Мамонтов уехал в Москву, но о Шаляпине не забывал и теперь уже твердо решил возродить оперу: несколько артистов из прежнего состава только и ждали этого – Любатович, Беделевич, Харитонова, Малинин.

1895 год прошел без особых событий, но решение о возрождении оперы начало уже претворяться в жизнь.

Вместо Кроткова, который был в прошлый раз формальным антрепренером, Любатович предложила свою сестру – Клавдию Спиридоновну Винтер. Таким образом, опера стала называться оперой г-жи К. С. Винтер.

В то время в Москве некто Солодовников строил театр значительно больших размеров, чем Лианозовский, и Савва Иванович договорился с ним о том, что он арендует этот театр. Но строительство театра должно было быть окончено лишь к осени 1896 года.

А между тем Савва Иванович, поехав ненадолго за границу – теперь такие