Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев

«Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта предлагают другой вариант архетипа Моряка. Имея тот же изобретательный гений, что и Робинзон, Гулливер – прежде всего наблюдатель разных возможных образов жизни и систем ценностей – и не только у людей, но и у животных: ведь одно из путешествий привело его на остров благородных лошадей, «гуингмов», кому человекообразные существа «йэху» прислуживают. Широкий скептический взгляд, который приемлет плюрализм в стилях жизни и идеях, стал возможен благодаря встречам англичан с иными мирами в их мореплаваниях и множеству ОПЫТОВ, что расширило их знание, как и предполагал Бэкон.

Своими опытами Гулливер натренирован в ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ, в релятивизме. И это было гносеологическим открытием в Западном Разуме, который доселе упорно стремился к Абсолюту и к единой Истине и тождеству (хотя еще грек Протагор-софист утверждал, что «человек – мера всех вещей», располагая их относительно человека, а не по своей истине объективной). В стране лилипутов Гулливер сталкивается с человечками – карликами по сравнению с ним. Но при путешествии в Бробдингнег он оказывается сам карликом в сравнении с великанами-туземцами. Эти рациональные математические пропорции соделаны аналогично Ньютоновым, кто одновременно сочинил свои «Математические начала натуральной философии». Правда, сатирический ум Свифта не пощадил и ученых умников: в «Путешествии в Лапуту» он поднимает на смех рассеянных интеллектуалов, углубленных в разрешение абстрактных проблем, не имеющих ничего общего с жизнью.

Вообще сатира и, шире, ЮМОР – излюбленное в Англии настроение и принцип отношения к вещам и явлениям. У Бена Джонсона развита целая теория Юмора, и в английской литературе – многообразнейшие вариации и открытия в этом жанре. И это вполне связано с многосложностью английской субстанции. В самом деле: среди множественности пластов, залегших в поддон английского бытия, в толще Времени и среди ошеломительных, уму не постижимых открытий иных миров и представлений в Пространстве, человек мог бы сойти с ума, не имей он и не развей себе в ЮМОРе терапевтическое средство справляться с мощью наседающих из бытия идей («впечатаний», по Локку, вдавливаний в нас), смягчая претензии различных феноменов на абсолютную истину и ценность. Хороший урок по относительности всего преподал еще Гамлет своему ученому другу Горацио после философского диалога с веселыми могильщиками на кладбище:

Гамлет. Как ты думаешь: Александр Македонский представлял в земле такое же зрелище?.. И так же вонял? Фу!.. До какого убожества можно опуститься, Горацио! Что мешает вообразить судьбу Александрова праха шаг за шагом, вплоть до последнего, когда он идет на затычку пивной бочки?

Горацио. Это значило бы рассматривать вещи слишком мелко.

Гамлет. Ничуть не бывало. Напротив, это значило бы послушно следовать за их развитием, подчиняясь вероятности. (Прерву: вот Английский Логос – не необходимости, как у континентальных «тоталов», германцев, прежде всего, и не возможности, как у более лабильного в этом отношении эллина Аристотеля, но – ВЕРОЯТНОСТИ – likelihood – «подобия» точнее. А «вероятность» не железна, а свободна и включает Случайность. Принцип же «подобия», аналогии действует и в английском праве и судопроизводстве, основывающемся на «прецеденте», а не на жестком законе. – Г. Г.). Примерно так: Александр умер, Александра похоронили, Александр стал прахом, прах – земля, из земли добывают глину (= ургийный подход: оптика народа трудяг, индустриалов, переработчиков сырья, что и будет далее в веках делать промышленность Великобритании. – Г. Г.). Почему глине, в которую он обратился, не оказаться в обмазке пивной бочки?

Истлевшим Цезарем от стужи

Заделывают дом снаружи.

Пред кем весь мир лежал в пыли,

Торчит затычкою в щели.

(«Гамлет», акт V, сцена 1, пер. Б. Пастернака)

Или такой силлогизм: Цезарь умер, Цезарь похоронен, червь ест его тело, рыбак ловит рыбу на этого червя, рыбу ест нищий – таким образом Цезарь путешествует по кишкам нищего.

Гамлет дурачит, но как мудро! Вообще ДУРАК, ШУТ – важнейший персонаж в английском театре и литературе. И он в высшей степени философичен. Ведь люди, кто смертные и частичные существа, в сущности, обманываются и дурачат друг друга, когда претендуют знать и управлять реальностью. Так что честнее и лучше нам жить с презумпцией непонимания: что я дурак и дурачим. В этом философская мудрость Шута в «Короле Лире»: он собой представляет зеркало самоуверенному королю, и в нем тот узнает и себя дураком.

Да, именно Юмор (а не сатира) характерен для английского смеха в художественной литературе. Сатира слишком рационалистична и жестка, абсолютна в отрицании, а ведь ничто в бытии не заслуживает такого серьезного отношения, и ни один человек не может быть абсолютно ужасным. Снова напоминаю о теории юмора Бена Джонсона, в которой он подчеркивает умиротворяющую функцию юмора в битвах за существование: юмор учит прощать и быть милостивым. Шеридан, Диккенс, Оскар Уайльд («Как важно быть серьезным»), Бернар Шоу… – сколько их, мастеров юмора, в Англии!

– А Свифт, Байрон, Теккерей, Олдос Хаксли, Оруэлл? Это ж – сатирики! – Да, согласен: в Англии есть все. Я снова убеждаюсь в этом и готов признать себя дураком в моих амбициях утверждать здесь что-либо абсолютно.

Любопытно посравнить тип дурака английского с русским Иваном-дураком. Русский противопоставляется умным и работящим братьям; он же лежит на печи, не предусматривает и не планирует в заботе, – и ему, словно в благодарность за непосягательство, Бытие само отдается и осыпает благами – «по щучьему веленью, по моему хотенью»: невеста ему красавица, и царство… С ним чудеса и волшебства творятся. Восточная мудрость НЕДЕЯНИЯ, Дао – в нем, как и в толстовском Кутузове, кто не особо вмешивается в ход событий, а дает им идти своим чередом, подчиняясь естественности.

Этот аспект чужд английству: тут труд и предусмотрительность – в чести. Ну да: русский-то Иван – на печи, на каменке, на твердом материке; англичанин же – на палубе острова-корабля: тут «хочешь жить – умей вертеться!» Однако самоуверенная рассудочность и здесь подвергается осмеянию.

Теперь подумаем о национальных пороках: они ведь тоже специфичны в каждом мире. Лицемерие и Ханжество часто указываются как специфические пороки джентльменов и джентлледи в английском Социуме. Но они объяснимы и оправдываемы – как раз исходя из английского плюрализма! Уникальное и восхитительное качество английского развития, в сравнении с другими странами, – в том, что ничто не разрушалось там напрочь и не вытеснялось другим элементом, который вставал на то же место (как это в России, чья история не ведает эволюции