Вчера была война - Игорь Глазунов

важность «сидела» во мне и сопровождала эти встречи. Мы были уже с ними на «разных полюсах», по-другому и не могло быть. Детство заканчивается в тот момент, когда ты полностью осознаешь степень своей ответственности за порученное тебе дело! Ты рабочий человек! Это тогда звучало и произносилось с особой гордостью!

Домой я заходил редко. Дом становился для меня чужим. Самым близким человеком оставалась бабушка. Какая-то недетская обида поселилась во мне с тех пор, когда я услышал от мамы слова, перевернувшие всю мою жизнь: «Ты взрослый мальчик, ты должен понять…». Побег в Москву… Встреча с отцом… Слова его жены: «Ты взрослый мальчик, ты должен понять…»

И я старался быть взрослым! Жизнь ставила передо мной новые задачи и заставляла решать их, увы, не всегда правильно.

Среда, в которой я оказался, постепенно формировала во мне привычки взрослого человека. На первые зарплаты я купил себе костюм, туфли, галстук и шляпу. Шляпы была в топе моды. Стал ходить на танцы!

В Доме культуры на танцах играли джаз. Биг-бенд под руководством саксофониста Зераховича на республиканских смотрах занимал призовые места.

Танцевали под неувядающие мелодии из трофейного фильма «Золотая Симфония». Переход от невосприятия танцев до их увлечения ими был быстрым. Никто меня танцам не учил. Врожденная пластика, музыкальный слух и чувство ритма делали своё дело. Мне нравилось танцевать! В танце важно уметь чувствовать свою партнершу, её готовность к импровизации, взаимную слаженность в движениях. Лёгкость партнера в танце очень важна. На танцевальных вечерах я присматривался к девочкам, которые хорошо танцевали. Как только начинала звучать музыка, я шёл приглашать одну из них, обязательно хорошо танцующую, пока площадка была свободна.

В то время, интереса к персоналиям у меня не было. Увлекал сам процесс танца. Пол был паркетным и мы «летали» в вальсах, танго! Особенно мне нравился шаг вальса бостона, этакое ритмичное, плавно замедленное скольжение в ритме мелодии, лёгкое взаимное касание ног. Пируэты, направление которых принималось в доли секунды, и твой партнёр, с которым ты единое целое, скользил с тобой в единении ритма и музыки.

Когда объявляли «белый танец», я уже знал, кто меня пригласит. Как правило, это был вальс. Звучат первые такты, и мы уносимся скользить по паркету. Минута – и уже весь зал в вальсе. Пируэты «сжимаются». Ты выискиваешь ещё свободные уголки в зале! Ещё десяток секунд! Понимаешь, что дальше танец превращается в топтание на одном месте. Извиняешься! И с взаимного согласия, провожаешь свою даму на место. После танцев разрешался, как правило, кулаками очередной конфликт, возникающий из-за ревности.

Уже потом, через несколько лет, живя в Риге и приезжая на выходные домой, шёл на танцы, специально надевая на палец обручальное кольцо, которое нашёл, ныряя на водопаде. Приезжал на один день только потанцевать! Девочки меня не интересовали, они для меня были лишь партнёрами по танцам.

Почему это происходило тогда так? В то время я об этом не задумывался. То ли потому, что в какой-то переходный момент, когда общение с девочками сводилось к дерганью за косички, другому не научился, или не захотел? То ли потому, что работал в мужском коллективе и не общался с девочками? То ли потому, что где-то глубоко и больно сидела обида на маму, то ли под воздействием клятвы, данной нашим «триумвиратом»: «Не пить! Не курить! Не жениться! Жизнь посвятить морю», когда жгли палец над свечой в знак решимости и сделали наколку – якорь, тот самый на левом запястье, который держит меня на плаву всю мою жизнь! Где-то в глубине души я думал о неизбежности, вернее необходимости, создания семьи. Тот поведенческий принцип в моей семье, который был у меня перед глазами, сформировал во мне отрицание. Всё, что я видел в своих семейных отношениях, в семьях моих друзей и вокруг меня было не лучше. Был ли это послевоенный синдром провинциального латышского городка, с появившимися в нём русскими семьями, как социальный срез того общества, или это было присуще послевоенному обществу с усталой от войны моралью? Работа. Выходной. Водка. Скандалы. Так было.

Справедливости ради надо сказать, что в латышских семьях, в том числе среди детей, отношения были толерантными, уважительными. Пьянство и скандалы в семьях тех же рабочих-латышей было редкостью. Поведенческий стиль тех времён у латышей в городе – это ярко выраженный культ семьи. На выходные дни празднично одетые родители с детьми шли в церковь. После церкви гуляли по городу. В моей семье, в семьях своих сверстников такого я не помню. К этому времени я уже стал курить, иногда выпивать. Перед танцами со своим другом Толиком Карпеевым распивали по «мерзавчику» у колонки, запивали водой и шли на танцы.

Толик был одержим драками и драться умел. Всё происходило моментально. Толик подлетал к выбранному объекту. Взлохмаченный, конопатый, невысокого роста. «Ты чё? Ты чё?» Следовал взмах. Короткий удар. Бить он умел. Объект на земле. Дело сделано.

Я не отставал. Объект выбирал ещё во время танца. Толкнул? Не извинился? Увёл намеченную партнёршу?

Надо сказать, что дрались в основном с латышскими ребятами, между собой редко. «Врезали», как мы считали, за дело. После драк мы расходились. Я – в общагу, а Толик – домой.

Если случайно в городе встречался с мамой, и я в это время курил, она демонстративно переходила на другую сторону улицы и делала вид, что не замечает меня. Иногда объяснялась со мной: «мне стыдно за тебя, сын». Я молча выслушивал и уходил. Через насколько лет, когда я приезжал домой из Риги, отношение мамы к курению изменилось. По приезду я пижонил – курил папиросы «Золотое Руно» и часто мама мне говорила: «Дымни! Эти папиросы курил твой отец».

В свободное время много читал. Благо, что все «новинки» всегда были в городской библиотеке. На некоторые из них надо было записываться в очередь. Помню, в этот период сильно увлёкся фантастикой и военной тематикой. Пробовал писать сам военные рассказы, иногда читал что-то друзьям. Спрашивал: «Ну как, понравилось?» Отвечали по-разному. Я не говорил, что это мои рассказы. Иногда накатывала тоска по дому. Часто, когда шёл с работы, останавливался у дверей нашего дома.

Хотел зайти… и шёл дальше.

У меня появилось много новых, намного старше меня, друзей. Одноклассники, которые продолжали учиться в школе, постепенно выпадали из круга общения. Неизменным другом оставался мой Санька Кузьмин – балагур и «сердцеед». Он писал лирические стихи, а я погружался в другой мир – технический.

В такие моменты минутная тирада на «великом