Плохие парни оставляют раны - Айнави

- Да и похуй, - выдыхает зло Ник.

Обхватывает ладонью моё лицо и целует. Со злостью нескрываемой, больно прикусывая мне нижнюю губу. Вздрагивает, когда я кладу ладони ему на грудь. Думает, наверное, что оттолкну. А я вцепляюсь пальцами в его футболку, приподнимаюсь на цыпочки, отвечая на поцелуй. Потому что у меня уже никакой гордости не остаётся, никаких ограничителей, потому что кровь в сосудах вскипает мгновенно.

Ник прерывает поцелуй, усмехается, разглядывая меня, окончательно ошалевшую, потемневшими глазами. Ухмыляется и говорит прямо, впрочем, как всегда:

- Трахнуться пришла? - сам же отвечает. - Без проблем. Но имей в виду, я просто трахну тебя и всё. Я - не хороший мальчик, принцип мой знаешь. Секс ничего между нами не изменит. И утром тебе придётся собрать свои вещи и свалить окончательно из моей жизни.

Я лишь киваю в ответ. Я знаю правила и принимаю их. И шепчу истерзанными им губами, внутренне молясь всем богам, чтобы он не понял, не догадался, что я чувствую на самом деле:

- Поцелуй меня.

И дальше ураган. Я не так себе наш первый раз представляла, совсем не так: думала нежно всё будет, медленно, с любовью...

Вместо нежности какая - то отчаянная ярость. Каждый поцелуй на грани боли, на шее засос за засосом, на груди пальцы его грубо сжимаются. И я, наверное, мазохистка, потому что всё равно возбуждение горячей волной окатывает, потому что так неправильно и правильно одновременно, и я сама футболку с него трясущимися руками стягиваю.

Он меня подхватывает под ягодицы, отрывая от пола. Несёт в спальню, а я, пользуясь моментом, обхватываю ладонями его лицо и целую наконец так, как мне хочется - нежно, медленно, тягуче. И он как будто сдаётся, словно возвращается ко мне мой Ник. Во взгляде отголоски прежней его нежности появляются, он меня больше не наказывает - ласкает. Раздевает постепенно, расцеловывает кажется каждый миллиметр обнажённой кожи. Сейчас с ним почти как во сне: мне только и остаётся, что плавиться горячим воском под его руками и губами. Я словно в какое - то марево погружаюсь, не замечая уже, как он сам раздевается, как шуршит упаковкой презерватива.

Снова целует меня в губы, опускается к груди, а мне уже мало этого всего. И я выгибаюсь ему навстречу, и стон тихий с губ срывается.

- Под ним так же стонала? - со злостью мне на ухо шепчет.

Я только и успеваю переспросить:

- Что?

Ник входит в меня резко. Вцепляюсь в его плечи, шиплю от острой боли. Вдох глубокий, выдох, и слёзы непроизвольные на глазах.

Никита же смотрит на меня потрясённо, замерев. Я с каким - то упоением наблюдаю, как совершенно разные эмоции у него на лице одна другую сменяют. Мне в какой - то момент даже хочется сказать: а я же говорила. Но это явно будет лишним. От абсурдности всей ситуации и так, то ли смеяться, то ли рыдать хочется.

Ник же утыкается лицом мне в висок, стонет глухо, потом вновь смотрит в глаза. И мне становится не по себе от его взгляда, в котором и сожаление, и нежность запредельная и... я не успеваю уловить, что ещё. Он склоняется ко мне, и по очереди целует уголки глаз, собирая губами слезинки.

Целует в губы. Так, как, наверное, не целовал никогда... соприкасаясь с моими губами почти невесомо. Целует уголки рта, скулы, виски, лоб, вновь возвращается к губам, спускается к шее, ключицам. Через поцелуи слышу его шёпот, не сразу разбираю слова. Но словно сквозь туман, которым вновь начинает заволакивать сознание, доносится:

- Прости, прости, - и снова нежные прикосновения губ и горячей ладони, которой Ник поглаживает моё лицо, большим пальцем проходясь по щеке, - прости, пожалуйста, прости.

Он смотрит мне в глаза, а мне кажется ещё немного и я растворюсь в его взгляде до конца без остатка. И, наверное, я уже на грани потери разума, потому что почти произношу... но всё - таки нахожу в себе силы вовремя остановиться.

Ник же вновь утыкается лицом мне в висок, зарываясь носом в волосы, судорожно втягивая воздух, выдыхает моё имя:

- Полина.

А мне хочется кричать от этой нежности, я почти захлёбываюсь ею. Нет, лучше пусть он будет грубым, несдержанным, просто трахая меня, как и обещал, чем так... мне же ещё нужно будет найти в себе силы, чтобы ту самую точку поставить. Но Ник снова шепчет моё имя, целуя, начинает двигаться осторожно, чтобы не причинять больше боли. Её и нет почти, только где - то на задворках сознания, потому что это же Никита, каждая моя клеточка к нему тянется, и не только наши тела сплетаются воедино. Он стонет, сжимая пальцами мои бёдра, по телу дрожь проходит, я прижимаю его к себе, поглаживая по спине.

Никита скатывается с меня, отворачивается на несколько секунд, избавляясь от защиты. И снова сгребает в объятия, разворачивая к себе лицом. Пальцами по щеке поглаживает. Хочет что - то сказать, но я качаю молча головой отрицательно: не хочу я никаких разговоров. Не хочу, потому что и так знаю, что он скажет. Только поздно уже для разговоров.

Если бы он пришёл сам...

Время для нас как будто останавливается. Вижу, что Никита начинает засыпать. Бормочет еле слышно:

- Ты же не уйдёшь... останешься, - на выдохе, почти не слышно, не раскрывая глаз.

- Спи, всё хорошо, - шепчу ему тихо и нежно. Утром он этого не вспомнит, и я могу быть собой. Могу смотреть на его расслабленное лицо, чуть подрагивающие длинные ресницы, не пряча во взгляде своё чувство. Могу даже сказать ему: - Как же я люблю тебя, Никита, - сказать одними губами, чтобы ненароком не разбудить. - Спи, всё хорошо, - убаюкиваю его, вдыхая запах его тела, вглядываясь в его лицо, чтобы запомнить каждую чёрточку, каждую родинку, запомнить навсегда, на всю жизнь.

Жду момента, когда дыхание Ника станет глубоким и размеренным. Аккуратно снимаю его руку со своей талии. Медленно, очень медленно, сползаю с кровати. Осторожно собираю свои вещи и, бросив последний раз взгляд на спящего Ника, выхожу на цыпочках из комнаты.

На то, чтобы одеться и «свалить из