Пария - Энтони Райан

– Но сначала надо её нарисовать и подписать. Я не умею ни того, ни другого.

– Я тоже. Но этим как раз можно занять будущие дни.

– Или годы.

– Дни, – твёрдо сказал я с уверенностью, которая сейчас вызывает лёгкую улыбку на моих губах от глупости юношеского оптимизма. – Мне ещё много предстоит сделать, и ничего не получится, если тратить время в шахте.

***

Первый удручающий удар моя уверенность получила, когда я в первый раз увидел Рудники целиком. Многого я не ожидал, разве только хорошо охраняемый туннель, ведущий в подземные бездны. Вместо этого ворота раскрылись ровно настолько, чтобы охранники протолкнули нас с Торией, и я увидел огромный кратер шириной в три сотни шагов и около сотни в глубину. Стены прорезал непрерывный нисходящий пандус, который спиралью опускался к полу, похожему на арену. Монотонность серо-бурой почвы и камня спирального прохода нарушали тёмные прямоугольники шахт, из которых непрерывным потоком входили и выходили люди. Выходившие гнули спины под тяжеленными мешками, а входившие двигались сравнительно энергичнее и спины держали прямее, но опускали головы от усталости. Мешконосы поднимались по спиральному пандусу и складывали свою ношу в большую кучу у края кратера. Доставив груз, они разворачивались и начинали тяжкий путь вниз.

Мрачность этой сцены сама по себе действовала угнетающе, но мой разум, одержимый мыслями о побеге, больше сосредоточился на том факте, что весь кратер легко просматривался любым, кто поднимался на деревянную стену, вившуюся вокруг него. Теперь я увидел, что стена на самом деле представляла собой два барьера, и внутренняя сторона по своей прочности выглядела гораздо солиднее, чем внешняя. А ещё, на каждого охранника, смотрящего наружу, приходилось по три охранника, смотрящих внутрь, и среди них – немало арбалетчиков.

– Ни одного за сотню лет, помнишь? – вздохнула Тория, когда охранники закрыли за нами ворота. Когда нас выдернули из прерывистого сна, мы предприняли краткую и быстро пресечённую попытку вовлечь их в разговор о мифических сокровищах Декина.

– А у тебя есть карта, да? – поинтересовался один, а потом сурово врезал мне по рёбрам рукой в латной рукавице. Не настолько сильно, чтобы я согнулся пополам, но достаточно, чтобы вызвать болезненный приступ рвоты. – Вечно у них есть блядская карта, – пробормотал он своему спутнику, пока они вытаскивали нас из сарая. Тории хватило совести робко пожать плечами, а потом нас протолкнули за ворота с радостными словами: – Постарайтесь как можно быстрее завести друзей. – Охранник помедлил, плотоядно ухмыльнувшись Тории. – Особенно ты, милашка.

Я потёр ушибленные рёбра и стал дальше выискивать хоть какие-то уязвимости. Очень скоро я понял, что передо мной идеально сконструированная ловушка. Тория же, которую намного больше волновали наши насущные перспективы, хлопнула меня по руке и кивнула в сторону кратера. Реакция каторжников на наше прибытие свелась к нескольким усталым взглядам, но подойти никто не пытался. По приказу Декина я однажды позволил людям шерифа схватить меня и бросить в темницу какого-то мелкого замка. Это было частью плана по освобождению его старого соратника, который, как выяснилось, уже скончался от чахотки ещё до моего прибытия. Там арестанты кишели вокруг меня, как крысы вокруг свежего куска мяса, и уже приступали к побоям, которые наверняка вылились бы во что-то скверное, если бы я не достал ножик, спрятанный в туфле, и не выколол пару глаз. А здесь люди бесперебойно продолжали свой нелёгкий труд, пока Тория не заметила две фигуры, маленькую и большую, поднимавшиеся к нам по спиральному пандусу.

Когда они подошли ближе, я увидел, что маленькая – это женщина с практически седыми волосами, хотя её лицо, пусть и не без морщин, выглядело удивительно гладким, отчего сложно было угадать её возраст. Я подумал, что крупному мужчине возле неё около сорока, хотя уже вскоре мне предстояло узнать, что даже короткое время в Рудниках может добавить возраста и лицу, и телу. Его лицо и голова были побриты до седой щетины, а на левом глазу он носил повязку, вокруг которой на коже паутиной вились отметины старых шрамов. Я решил, что это здешний главарь. Они есть во всех тюрьмах – заключённый, который благодаря своей хитрости и жестокой силе возвышается до господства над другими. Один взгляд на руки мужчины – крупнее даже, чем у Декина – развеивал всякие сомнения в том, что бросать ему вызов совершенно немыслимо. Пара остановилась в нескольких шагах от нас, и по злобному блеску его единственного глаза я заключил, что отсутствие явного неповиновения вряд ли избавит меня от ритуальной демонстрации власти.

И потому я удивился, когда первой заговорила женщина, и тем удивительнее была её речь – чистая и беглая, как у образованного человека. Не сказать, что этот голос принадлежал аристократке, но в то же время был явно не с полей и не с улиц.

– Добро пожаловать, друзья, – сказала она нам, скупо улыбнувшись и положив руку на грудь. – Меня зовут Сильда. А это… – она коснулась руки одноглазого мужчины, – Брюер. Позвольте поинтересоваться, а кто вы?

– Элвин, – сказал я, подражая её вежливому тону, и изобразил поклон. – А это Тория. Нас бросили в это место в результате жестокой несправедливости…

– Это неважно, – сообщила Сильда. Её голос звучал не особенно громко, но зато с такой привычной властностью, которой хватило, чтобы остановить мой поток вранья. – Не имеет значения, что вас сюда привело, – добавила она. – Важно только ваше поведение в границах этого священного места.

Это слово прозвучало так неожиданно, что я от удивления насмешливо спросил:

– Священного?

– Да. – Её улыбка оставалась на месте, демонстрируя знакомое чувство спокойствия, от которого следующие слова уже не так удивляли: – Можно смотреть на эту огромную царапину в земле и видеть только место труда и наказания, но на самом деле вам повезло оказаться у дверей священнейшего храма примера мучеников и благодати Серафилей.

– Ох, блядь, – с отвращением прошептала Тория, к счастью, слишком тихо, и эта набожная женщина не расслышала.

– Храма? – спросил я, испытывая крайне непривычное ощущение: я не знал, что сказать. – Понимаю.

– Нет, – рассмеялась женщина. Этот звук оказался удивительно приятным, поскольку в нём не было ни злобы, ни осуждения. – Не понимаешь. Но, возможно, со временем поймёшь. – Она наклонила голову и шагнула ближе, напомнив мне кошку,