Мой следующий вздох: мемуары - Jeremy Renner

Несколько лет назад я обедал в ресторане Saddle Ranch Chop House на бульваре Сансет в Западном Голливуде, когда один парень начал давиться едой. Мужчина был явно без одежды - без рубашки, в комбинезоне - и с трудом прятался в углу за едой. Любезный персонал дал мужчине съесть бургер, но он провалился не туда, и, к сожалению, никто из других клиентов не захотел помочь, учитывая, что его личная гигиена была не самой лучшей. Но мой адреналин включился, и я автоматически бросился к тому месту, где он бился в конвульсиях, и сделал парню маневр Геймлиха. Это была рефлекторная реакция на стресс, и так поступил бы (и, возможно, должен был бы) любой человек. Но этот инцидент заставил меня понять, что вся моя работа по преодолению страхов и получению информации дала мне преимущество перед людьми, которые в противном случае могли бы спрятаться или замереть. Я научился вступать в сговор со своим телом, чтобы преодолеть естественную реакцию страха, и дошел до того, что уже мало чего боялся. Я знаю, что мое тело все равно будет реагировать на пугающие стимулы - это настолько врожденная часть человеческой ДНК, что только чудаки от природы способны отключить ее совсем, - но я также знаю, что даже при всплеске кортизола я все равно смогу достаточно отделиться от собственной биологии, чтобы предпринять решительные и, как в случае с мужчиной в закусочной, спасительные действия.

И снова моя реакция была связана с данными, с пониманием того, что большая часть страха и инертности - это просто недостаток информации. Как только вы что-то поймете, ваши страхи уменьшатся, и вы сможете предпринять решительные действия.

Именно это произошло со мной на льду сразу после инцидента. Как только мне удалось наладить дыхание, я смог приступить к инвентаризации и разработке плана выживания на лету. Как всегда со мной, правда заключалась в том, что, как только я получил информацию, страх уменьшился - не исчез, а просто уменьшился до такой степени, что я мог функционировать и, надеюсь, выкарабкаться живым.

То же самое было в тот день на Magic Mountain, когда мы с визгом неслись вниз по 255-футовому спуску Голиафа со скоростью восемьдесят пять миль в час. Я знал, что мы в безопасности, что это просто сильный всплеск адреналина (так же, как я знал, что в тот день Ава надела дополнительные носки, чтобы быть достаточно высокой, чтобы прокатиться со мной на "Голиафе").

Хотя мои кости уже не были сломаны, в тот день в "Волшебной горе" мне еще предстояло многое исцелить внутри себя. Я смог сговориться со своим разумом и уменьшить боль до легкого дискомфорта, чтобы поделиться чем-то важным со своей семьей. Этот день стал ключевым в том, чтобы показать всем вокруг и самому себе, что мое выздоровление идет полным ходом, что я не только выжил, но и могу вернуться к жизни, которая включает в себя такие занятия, как катание на американских горках с моей дочерью, как я всегда делал раньше.

К этому моменту я делал все возможное, чтобы вернуть свое тело в сосуд, который не мешал бы мне жить той жизнью, которой я хотел жить. Но ничто не могло меня остановить. Кроме того, за три месяца после инцидента произошло еще кое-что, что вселило в меня огромную надежду на то, что этот инцидент в корне изменил мир вокруг меня. Когда я появлялся на публике, люди видели меня в новом свете.

Я испытываю лишь благодарность за те возможности, которые дает мне моя работа, но быть публичной фигурой не всегда легко. Я понимаю, что это похоже на игру на маленькой скрипке, но я замечал, что бывали случаи, когда люди считали меня своей собственностью, толкали меня для селфи, когда я просто пытался поужинать с дочерью или другом. Присутствие во вселенной Marvel и работа над "Миссией: Невыполнима" только усугубило это ощущение, что я больше не принадлежу только самым близким людям, а всем, у кого есть мобильный телефон.

Но после инцидента это уже не так. В первую очередь я заметил этот сдвиг на Волшебной горе. Если раньше мои блуждания по парку развлечений могли быть одной длинной фотосессией для фанатов и, следовательно, не слишком веселыми для моей семьи, которой приходилось делить меня со всем миром, то теперь в них ощущались сострадание и уважение. В тот день я получал только добрые пожелания, большие пальцы вверх и уважительное расстояние, которое показалось мне очень трогательным. И тут меня осенило: Возможно, теперь я могу стать известным не только благодаря своей работе; возможно, теперь я могу стать более известным благодаря тому, что я преодолел, а не благодаря тому, что носил трико и носил лук и стрелы. Возможно, теперь я мог бы быть известен тем, что я такой, какой я есть, а не тем, какие роли я играю.

В тот день в парке ни один человек не попросил сделать селфи. Вместо этого, когда я проходил мимо, люди кричали: "Молодец, чувак!" и "Рад, что ты здесь!". На американских горках мои товарищи кричали: "Мы чертовски любим тебя, Реннер, так рады, что ты жив". Было ощущение, что меня воспринимают таким, какой я есть: обычным парнем, отцом, сыном, братом, другом, а не генератором заголовков.

Но дело было не только в парках развлечений. До этого случая единственное, что вызывало у меня невыносимую тревогу, - это аэропорты. Путешествие в одиночку по аэропорту было для меня супертоксичным: на меня наседали люди, желающие сфотографироваться, обняться и взять автограф. Сидя в одиночестве в ожидании рейса, я впадала в состояние глубокой тревоги, настолько сильной, что мне часто приходилось прятаться в кабинке туалета, чтобы хоть немного успокоиться. Это привело к тому, что я даже обедал в кабинке: тарелки с макаронами на унитазе, бутерброды на троне. В зоне вылета мне приходилось надевать солнцезащитные очки, чтобы ослепнуть, наушники, чтобы оглохнуть, лишь бы хоть на минуту обрести покой.

Но недавно я летела в Мексику и обратно одна, и впечатления были совершенно другими. Дело не только в том, что люди относились ко мне с уважением, но и в том, что я стала более открытой для общения, которого раньше могла избегать. Одна семья, в частности, осталась со мной. Сразу после прохождения таможни на въезде в США я оказался рядом с мексиканской семьей - мамой, папой и целым сонмом детей младше восьми