Развод. Я его так любила - Анна Грин

тихо сказала она, поднимая на меня глаза и сжимая в руках коробку с украшениями из платины и бриллиантов. Красивый гарнитур. Он бы оттенял цвет её глаз. — Правда, не стоило, ты уже сделал подарок в этом году…

Я не рискнул спросить про беременность она или про измену и сжирал себя поедом в дурацкую новогоднюю ночь, когда салюты хлопали под окнами. А где-то в квартире тихо плакала женщина, которой я был недостоин, которую я предал, променял. Для которой я оказался недостаточно хорош и сам ведь понимал, что никогда мне не дотянуться до Зои, и ещё и усугубил все тем, что лёг в постель с другой.

Дурацкое рождество.

Ещё более дурацкое состояние того, когда Зоя подошла ко мне и протянула документы на развод, я не хотел разводиться, и видят боги, я не хотел разводиться, я не хотел её оставлять, я понимал, что развод поставит фактическую точку в наших отношениях, и от этого в груди все пылало огнём, дышать было больно, заходился лютым кашлем, лёжа на диване в своём кабинете, ненавидел его, потому что спина стреляла, и самое смешное и дурацкое одновременно, что я не мог пожаловаться на это Зое. Сказать:

— Господи, родная, разотри мне, пожалуйста, поясницу какой-нибудь мазью, иначе нахрен я тут и свалюсь.

Я не имел права больше на это, все свои права я протрахал.

И, наверное, глядя в глаза, полные грусти, печали, разочарования, я не смог поступить иначе.

Мы приехали в зал суда вдвоём, зашли в него вместе, я аккуратно придерживал Зою за талию, она не чуралась, не брыкалась, не старалась от меня отодвинуться, ничего не было похоже на то, что люди разводятся. Мы сидели, как два любящих человека, смотрели друг другу в глаза. Ничего в этом не было такого, что о нас можно было сказать, будто мы ненавидим друг друга.

Я её не ненавидел, я её любил.

До боли, до содранных в кровь кулаков, когда после развода я уехал из нашей квартиры, оказался в тёмных апартаментах, где до этого жил. Мне показалось, что все пропитано сыростью, было жутко, как в склепе, и в бессилии в каком-то, лупил по стенам кулаками, разбивал их. А боль внутри не успокаивалась, и от этого я ненавидел себя все сильнее. И даже когда Роза вернулась из отпуска и приехала ко мне, я не мог ничего сказать, а она просто стояла, смотрела на меня, у неё из глаз текли слезы, прямо по щекам, капали на тёмную куртку. А я стоял и не мог ничего сказать.

Что я должен был сказать? Прости, что не удалось сохранить семью, прости, что я вас предал, для чего мои слова прощения? Они никогда меня не простят и будут правы. Такие, как я, не заслуживают прощения. Одно дело, если бы моя измена была действием импульсивным, эмоциональным, продиктованным какой-то похотью.

Одно дело, если бы моя измена была продиктована привязанностью к другому человеку, не к жене. Но нет, нет, нет, не было ничего такого. Мне казалось, что это все от вседозволенности, от того, что мне возможности позволяют иметь любовницу. Но никак не из каких-либо привязок. И поэтому в феврале я был готов лезть от этой давящей внутри боли на стену. Мне кажется, я оживал только в те моменты, когда Зоя все-таки снисходила и отвечала на мои телефонные звонки, а звонил я постоянно. Натыкался на тишину на том конце провода и от этого сходил с ума. Мне казалось, что безумие поселилось рядом со мной в этих апартаментах, блуждало по темным комнатам, задевало шторы, приоткрывало двери своим дыханием.

Безумие стало для меня самым надёжным и верным другом. Настолько, что иногда я не понимал, где реальность, а где сон…

Сон, в котором я по прежнему был со своей семьёй, обнимал Зою со спины, клал ладони ей на живот, как я это делал в молодости, когда она ходила, беременная Розой. А ещё была такая глупая ситуация, что из-за живота Зоя очень сильно страдала болями в пояснице, и когда я её так обнимал со спины, то приподнимал живот, и она прям заходилась в каком-то наслаждении, потому что давление с поясницы уходило.

Какой же я дурак.

Я все продолбал в этой жизни, все променял непонятно на что.

И да, в конце февраля я все-таки довёл начатое дело до конца.

Ольга легла в больницу на обследование. Я с ней не виделся, делал все через безопасника и, наверное, поэтому из-за того, что я ощущала приближение конца, меня так люто накрывало каким-то сумасшествием, но все это было лишь прелюдией к настоящему аду.

Ведь земля подо мной разверзлась именно в тот момент, когда мне безопасник позвонил и хрипло выдохнул:

— Все результаты готовы. Я скинул вам их на почту.

Когда я открывал файл, я уже чувствовал, что было что-то неладное, это как знать, что вот именно на этом поребрике обязательно спотыкнёшься.

Так и я знал, что спотыкнусь.

Когда развернулась таблица с заключениями, я тяжело задышал.

Ольга была беременна.

Тест днк показывал, что от меня.

Глава 50

Зоя

В середине июня мне стало невозможно тяжело ходить, я чувствовала себя уткой, переваливалась с одной ноги на другую и все так же мучалась болями в спине. Я из-за этого даже купила себе безумную длинную подушку в форме подковы, чтобы подпирать одной стороной спину, а с другой стороны, придерживать живот.

У меня безумно отекали ноги, настолько сильно, что меня и в конце июня хотели положить на сохранение, но потом все-таки пришли к выводу, что для меня это нормальное состояние, Наталья Сергеевна щебетала, словно птичка рассказывала, что у нас все обязательно будет хорошо, все будет нормально. Но я чувствуя сколько сил было потрачено на эту беременность, сколько слез было пролито, не верила. И дурацкое дежавю нагнетало меня, догоняло меня, когда я, тяжело опираясь о кухонный гарнитур руками, стояла, согнувшись, и старалась хоть как-то дышать через раз, чтобы боль в пояснице сошла на нет, не помогало, а в беременность Розой Виктор обнимал меня сзади, придерживал живот, и тогда я чуть не писалась от наслаждения. Сейчас этого ничего не было. И Роза, как бдительный старожил, постоянно находилась рядом, приезжала ко мне по несколько раз на дню, так, что я только качала головой и тихонько шептала Степе, чтобы он придерживал её, а в