Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

class="p1">Мой приятель снова посмотрел на потолок, но мы решили пока туда не лезть. Потолок выглядел доступным для осмотра, и там вроде ничего подозрительного не было. Мы решили покончить с поисками, хотя ни один из нас не был удовлетворен результатом. Возможно, мы выставили себя дураками, но чувство, что кто-то может шпионить за нами прямо сейчас, оставалось.

Мы сели играть в «Джин-рамми». Я вспоминал прошлое и думал, что именно я мог сказать в этой комнате, что могло не понравиться властям. Мысленно я поздравил себя с тем, что занял уклончивую позицию по отношению к разглагольствованиям Павла Головачева о недостатках советской системы. Похоже, это была его навязчивая идея самозваного борца за справедливость. В силу каких-то обстоятельств она навевала сомнения по поводу искренности его критической позиции. Его действия скорее попахивали дешевой демонстрацией несогласия, граничащей с откровенной провокацией1.

Алик сдавал карты. Я предложил послушать какую-нибудь музыку и спросил, сохранилась ли у него пластинка с поп-песней, где парень по имени Пуш пел о том, как сильно он обожает свою возлюбленную Буш. Алик понимающе кивнул, и пошел устанавливать пластинку. Мы слушали музыку за увлекательной карточной игрой «Джин-рамми». Сотрудник КГБ на дежурстве в тот вечер мог наслаждаться музыкой Петра Чайковского, голосом Поля Робсона и т. д. Я подумал, была ли уже разработана технология для выделения голосов из фоновых помех. В квартире Алика теперь стала чаще звучать музыка. Он любил классические музыкальные произведения.

Информация, появившаяся в средствах массовой информации после распада Советского Союза, развеяла все сомнения по проблеме «жучков». КГБ действительно постоянно прослушивал квартиру Освальда. В одночасье люди в штатском попросили соседей, которые проживали над квартирой американца, отправиться в кратковременный отпуск на пару дней. За время их отсутствия и была установлена аппаратура для наблюдения и подслушивания2. Все устройства были размещены в отверстии на потолке, откуда выходила проводка к электрическому освещению.

Впоследствии многие, кто знал Освальда и был вызван для беседы в КГБ, были удивлены, узнав, что там знали почти каждое слово, о чем они говорили на квартире американца3. Так что подозрения Алика были не просто приступом паранойи.

Как он мог догадаться? Из своего прошлого опыта службы в морской пехоте США он определенно знал о подобной аппаратуре. Но этого было мало. Я отдаю должное аналитическому мышлению Освальда. Возможно, он обратил внимание на подозрительное количество любопытных совпадений, происходивших вокруг него и связанных с теми, кто посещал его квартиру. Таким образом, он мог бы заподозрить, что могло служить источником информации для инсценировки этих «совпадений». Чтобы проверить свою теорию, Алик мог разыграть спектакль перед подслушивающими оперативниками КГБ, скормив им невинную, но ложную информацию, чтобы посмотреть, проглотят ли они ее. Наблюдая за дальнейшим развитием событий и анализируя их, он пришел к правильному выводу о том, что его квартира действительно прослушивалась.

Глава 21. Ручные гранаты

То, что мы делаем в рабочее время, определяет, что у нас есть; то, что мы делаем в часы досуга, определяет, кто мы есть сами.

Джордж Истман

Покрытый асфальтом город не спешил приветствовать приход весны. Несмотря на то что снег почти весь сошел, прохладный апрель еще не вступил полностью в свои права. Почки на березах уже набухли, в то время как липы вдоль проспекта Сталина еще стояли в раздумье. Вода в реке Свислочь потеряла свою зимнюю прозрачность и стала по-весеннему мутной.

В квартире Алика тоже произошли перемены. Стол теперь стоял в дальнем левом углу комнаты, рядом с дверью на балкон. Прежде стол занимал ближний левый угол, где сейчас стояла вертикальная книжная полка. Время от времени Алик переставлял мебель, чтобы освежить интерьер.

Мы сидели, обмениваясь новостями. У Алика был вид человека, которому не терпится чем-то удивить собеседника. Наконец он встал, пробормотал что-то себе под нос, вышел из комнаты и вскоре вернулся с двумя металлическими цилиндрами в руках. Он выложил их передо мной на стол и объявил, что это корпусы ручных гранат, которые он хочет собрать. Алик стал говорить что-то о необходимости защитить себя в случае возникновения какой-то абстрактной угрозы.

Я пропустил мимо ушей его слова о какой-то неясной угрозе, посчитав этот бред за легкий приступ весенней паранойи, обусловленной недостатком витаминов. Меня заинтересовали сами металлические цилиндры – корпусы гранат, по замыслу Алика. Похоже, я обнаружил в моем американском приятеле родственную душу.

С самого детства меня привлекало все, что горело и взрывалось, производя много шума и дыма. Среди памятных эпизодов моего детства были те, когда мы собирали различные боеприпасы, оставшиеся после военных действий. Это происходило в недавно освобожденном белорусском городе Барановичи, куда наша семья перебралась из Сибири в 1944 году. Мы последовали за нашим отцом, который занял административную должность в управлении Брест-Литовской железной дороги, временно обосновавшемся в Барановичах.

Я отправлялся в походы по поиску боеприпасов в городе и на его окраинах с группой своих сотоварищей-сорванцов. Мы обшаривали заброшенные траншеи, блиндажи и заросшие сорняками пустыри, где все еще можно было найти разный военный хлам, и считали себя знатоками боеприпасов. Могли с первого взгляда определить, был ли конкретный патрон советского или немецкого производства и к какому огнестрельному оружию он подходил… Каждый мальчишка мог запросто извлечь пулю из патрона, чтобы достать порох. Не интересоваться всем этим или не обладать соответствующими навыками и смелостью означало заработать в нашем беспощадном мальчишеском сообществе репутацию маменького сыночка со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В конце успешного тура по сбору боеприпасов мы складывали предметы, не представляющие особой ценности, в кучу и поджигали ее. Мы не были идиотами и наблюдали за развитием дальнейших событий из траншеи. Раздавались беспорядочные взрывы, шальные пули свистели над головой. Это было одновременно жутко и весело.

Мы возвращались домой с карманами, набитыми ценными военными трофеями. Но предстояло еще тайно пронести наши сокровища мимо родителей. Мой отец, награжденный орденами и медалями участник войны, раненный в ногу, время от времени устраивал проверку содержимого моих карманов. Он ненавидел войну со всей ее атрибутикой.

Довольно долго мы играли с неразорвавшимся артиллерийским снарядом калибра 75 мм, валявшимся на зеленой лужайке прямо через дорогу напротив нашего дома. Мы по-всякому вертели его, бросали о землю… Просто так. Мы вынашивали идею выплавить из него взрывчатку для какого-то неясного дальнейшего применения. Я полагаю, что наши игры не оставались незамеченными взрослыми. Но в то послевоенное время среди завалов взорванных зданий и всеобщей разрухи никто не обращал внимания на детей,