Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

Концертный зал был забит до отказа. Для нас были специально зарезервированы места в первом ряду. Сеньора Зигер предложила нам с Аликом сесть по обе стороны от нее.

В соответствии с протоколом концерт открылся чтением патриотического стихотворения. За ним последовало попурри из популярных песен, отрывки из оперетт, сценические танцы – довольно избитый репертуар, но, похоже, пришедшийся по вкусу нетребовательной рабочей аудитории.

Выступление Элеоноры завершало концерт. Со своими длинными распущенными волосами цвета воронова крыла и стройной миниатюрной фигурой она сразу завоевала симпатии зрителей. Элеонора исполнила под аккомпанемент фортепиано арию Тоски из оперы Джакомо Пуччини «Тоска». Ее драматическое меццо-сопрано производило впечатление. В высоком диапазоне ее голоса чувствовалось легкое напряжение. На мой взгляд, она привнесла излишнюю мелодраму в свою интерпретацию арии. Однако учитывая ее огромный исполнительский опыт, она, безусловно, лучше знала, как воздействовать на свою аудиторию.

Выступление солистки филармонии было отмечено бурными аплодисментами и цветами от зрителей. Сеньора Зигер была глубоко тронута проявлением горячих зрительских симпатий, оказанных ее дочери. Промокая выступающие на глазах слезы, она продолжала повторять, какая талантливая у нее дочь и как сильно зрители ее обожают.

Мы прошли в гримерную, чтобы поздравить Элеонору. Анита обняла свою сестру, говоря ей, какая она замечательная. Сеньора Зигер, все еще с влажными глазами, поцеловала свою дочь. Она выглядела самой счастливой матерью в мире. Алик поцеловал Элеонору в щеку, в то время как Павел наклонился, чтобы поцеловать ее руку. Я высказал свои комплименты, не осмеливаясь поцеловать эту великолепную молодую женщину. Другие ждали, чтобы выразить свою признательность. Счастливая группа, мы ушли с Элеонорой, которая держала в руках огромный букет цветов2.

Глава 23. Оркестр мичиганского университета

Одиночество никогда не бывает более жестоким, чем когда оно ощущается в тесной близости с кем-то, кто перестал общаться.

Жермен Гри

В Минск прибывает на гастроли духовой оркестр Мичиганского университета. Американцы дадут всего три концерта. Об этом событии мне сообщил Алик, а ему – его подруга из «Интуриста» Роза Кузнецова. Само собой разумелось, что мы идем слушать выступление его соотечественников. Алик сказал, что сначала мы должны встретиться с Розой или Стелиной в офисе «Интуриста» и забрать билеты.

Стелина сидела за столом администратора в кабинете представительства «Интурист», расположенного в вестибюле гостиницы «Минск». Она приветливо заулыбалась при виде нас и сказала, что пойдет и найдет Розу, которая была где-то здесь, в гостинице.

Какой бы ни была их работа, мне казалось, что они обе, как Стелина, так и Роза, вечно просто слонялись без дела. Они объясняли свою кажущуюся незанятость тем, что они ждут приезда иностранных туристов. Время от времени кто-нибудь из них наведывался в меблированные помещения «Интуриста» где-то в глубине гостиницы. Затем они возвращались, чтобы продолжать скучать, то есть ожидать прибытия иностранцев.

Алик познакомил меня с Розой у себя дома еще в октябре 1960 года. Роза сказала, что ее можно найти на работе в представительстве «Интуриста» в гостинице «Минск». Гостиница находилась недалеко как от медицинского института, так и от моего дома. Если позволяло время, я забегал к Розе, чтобы поболтать с ней по-английски. Там я познакомился и с ее коллегой Стелиной, гидом «Интуриста». Ее английский был весьма посредственным, и говорить с ней по-английски было пустой тратой времени.

Стелина, уже не молодая женщина, имела склонность вести себя как школьница, и я спросил Алика, что он думает о ее манере поведения. Он сказал, что она просто дура. Но после того как я присмотрелся к Стелине, оказалось, что на самом деле она была далеко не глупой женщиной. Ее манеры школьницы были предназначены только для меня и Алика и отражали ее особое отношение к нам. Они исчезали без следа при общении с сотрудниками «Интуриста».

Вопреки мнению Алика о том, что Роза «превосходно» владеет английским языком1, она не произвела на меня особого впечатления. Она успешно вела беседу в рамках немногих отрепетированных тем. Чтобы быть на высоте, ей нужна была спокойная обстановка классной комнаты. Несмотря на, казалось бы, обширную разговорную практику, ее английский был беден на идиомы, а словарный запас ограничен. Роза освоила принятое британское произношение, но говорила с заметным русским акцентом. По моему тогдашнему юношескому максимализму, это был тот посредственный английский, который отличал выпускников местного иняза. В глубине души я был убежден, что лингвист-профессионал не имеет права говорить на посредственном английском языке. Позже я научился умерять свои критические требования и на первое место ставить понимание говорящего.

Роза довольно быстро раскусила меня и при первой же возможности переходила на русский, отвечала по-русски даже тогда, когда я разговаривал с ней по-английски. Но в целом мы поддерживали дружеские отношения2.

Роза вручила нам билеты на воскресный вечерний концерт оркестра Мичиганского университета в Доме офицеров. Она сообщила нам, что музыканты оркестра были студентами и аспирантами. Если бы не Роза, это мероприятие при весьма скромной информации о нем в городе могло бы пройти незамеченным.

Это был один из тех редких случаев в начале 1960-х годов, когда город Минск принимал гостей из Соединенных Штатов. Визит американских музыкантов осуществлялся в рамках программы культурного обмена между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Концерт вызывал повышенный интерес у осведомленной публики. Было трудно сказать, что больше привлекало минчан – то ли сам концерт с его любительским составом музыкантов, то ли их любопытство увидеть, как выглядят американцы из плоти и крови. Атмосфера холодной войны и «железный занавес» придавали оттенок прикосновения к запретному плоду при посещении этого, казалось бы, невинного культурного мероприятия.

Вечером в воскресенье, 12 марта 1961 года, мы с Аликом отправились в Дом офицеров на концерт оркестра Мичиганского университета. Я мельком увидел среди зрителей Мэри Соломоновну Минц, но решил не приближаться к ней. Зная о ее негативном отношении к моему американскому другу, я подумал, что лучше оставить ее в покое. Излишне говорить, что если бы я был один, то определенно подошел бы к ней.

В репертуаре оркестра была музыка американских, европейских и российских композиторов, в том числе советского периода. Глядя на музыкантов на сцене, я поймал себя на мысли, что пытаюсь выделить в их индивидуальном облике какие-то черты, присущие лишь американцам. Но ничего такого обнаружить не смог. И все же глаз искал какие-то отличительные признаки их принадлежности к тому, другому миру.