Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

аргументы в пользу обратного, что социалистическая система была во всех отношениях лучшей, должно быть, истощили его терпение. Он сказал, что прожил в Советском Союзе достаточно долго, чтобы точно знать, что это за общество и какой информацией нас кормят, так что нет особого смысла продолжать нашу дискуссию. Я продолжал настаивать на том, что социализм – идеальная система. Терпение Алика в конце концов лопнуло. «Вам здесь недоступна объективная информация, на вас влияет ваше воспитание! – взорвался он. – Вы не знаете некоторых негативных черт социалистического строя! Ты не можешь выехать за границу! Вы живете, как те рабы!»

Его раскрасневшееся лицо, тон его голоса и вся его поза – все безошибочно говорило о том, что он обдумал каждое слово из того, что сказал1. В то время мне не приходило в голову, что, наблюдая за жизнью в нашей стране более четырнадцати месяцев, Алик высказывал свое истинное мнение о нашей системе.

Внутренне я был готов продолжать защищать наш образ жизни, но в том, что сказал Алик, было что-то, что звучало правдиво. В частности, его критика наших ограничений на поездки попала в цель. Я мало что знал, если вообще что-то знал, о поездках за границу и испытывал смешанные чувства по этому поводу. Путешествие за пределы СССР или стран социалистического лагеря было привлекательно, но в то же время в моем сознании оно ассоциировалось с какой-то смутной опасностью, исходящей с Запада. Хотя советская элита оставалась единственной, кому выпала честь бывать в зарубежных странах, я полагал, что наше правительство знало лучше, позволять ли советским людям выходить за пределы безопасности Советского Союза.

Между тем в такой огромной стране, как СССР, занимавшей одну шестую часть суши в мире и простиравшейся на восемь часовых поясов с востока на запад, у людей были огромные возможности для путешествий. Я сам много путешествовал по Литве, Эстонии, Латвии, Украине, Грузии, Армении, Сибири, Крыму, Москве и Ленинграду – на расстояния тысяч километров, и это само по себе представляло лишь малую часть территории советской страны. Моя невысказанная мысль заключалась в том, что Алик, должно быть, был идеологически заблуждающимся представителем западного мира.

Но в том, что он сказал о нашей жизни в Советском Союзе, была тревожная правда, которая заставляла задуматься. Перебирая в уме то, что могло бы поддержать мою позицию, я подумал, что, возможно, мне следовало перейти к теоретическим аспектам исторического материализма, марксистско-ленинской теории, которая предсказывала, что капитализм будет заменен социализмом – исторически более развитой формой общественной организации. Это было бы сильным аргументом в мою пользу. Что помешало мне продолжить эту линию, так это то, что сам Алик за все время нашего спора ни разу не обращался к марксистско-ленинской концепции истории, какой бы подходящей она ни была2. Я нисколько не удивился, снова узнав, что Освальд смотрел на мой мир по-своему и с явно западной точки зрения. Он отличался своим мировоззрением, принадлежал к своему миру, и его шкала ценностей не всегда совпадала с нашей, советской.

Тем не менее отрадной чертой Алика было то, что, несмотря на его критику некоторых аспектов советской системы, он был способен воспринять и ее положительные стороны. И хотя американец твердо стоял на своем, он не был глух и слеп к позиции своего оппонента – действительно, очень разумный подход, который сделал возможным наш спор. Я бы держался подальше от пристрастного оппонента, слишком скучного и предсказуемого.

Оглядываясь назад, я полагаю, что именно я был не готов признать что-то положительное в капитализме. Должно быть, именно поэтому наш первоначально академический спор постепенно зашел в тупик, став слишком эмоционально напряженным. Алик разрядил взрывоопасную ситуацию, просто сказав: «Нельзя приносить в жертву одну систему ради другой». Он не сдавал своих позиций, но его примирительное заявление открывало путь к компромиссу без того, чтобы кто-либо из нас потерял лицо. Это перекликалось с вековой мудростью «живи и давай жить другим» – общим правилом сосуществования противоположностей. Это действительно было очень разумное завершение нашего разговора. Дискуссия длилась более двух часов. Алик взглянул на часы и сказал, что почти забыл о своем свидании и теперь надо спешить.

На прощание он предложил пригласить «своих девушек» из общежития на вечеринку у него дома. Я сказал, что это было бы здорово.

Глава 18. Чья армия лучше?

Патриотизм – это ваша убежденность в том, что ваша страна превосходит все остальные, потому что вы в ней родились.

Джордж Бернард Шоу

Я застал Алика пишущим за столом. Перед ним были разложены какие-то официальные документы явно иностранного вида. По моему опыту Алик очень редко работал за столом. Иногда он сидел над чем-то похожим на письмо. В таких случаях у него под рукой неизменно находился англо-русский словарь. Он использовал его, чтобы проверить написание английских слов, а также для переводов с русского на английский. Судя по количеству исписанных листов бумаги, мой приятель был занят чем-то большим, чем простое письмо.

Алик, возможно, заметил мой любопытный взгляд, брошенный на его документы, и предложил мне поближе ознакомиться с ними. Все они относились к периоду его службы в морской пехоте США. Он передавал мне один за другим свои документы и рассказывал об их предназначении. Его коллекция включала: карточку военнослужащего армии США, номер 10.16321230.101 с датами 24 октября 1956 года и 11 сентября 1959 года (эти даты, как прокомментировал Алик, соответствовали времени его зачисления в корпус морской пехоты и демобилизации); платежный лист 10.1653230.01 PFC; квалификационное свидетельство специалиста военно-воздушных сил по радиоэлектронике с отличием; дисконтную карточку; карточку в бар.

Единственным, по-видимому, не связанным с его военной службой, был прямоугольник бумаги размером с визитную карточку, на котором было что-то о Риджент-холл, Лондон. Ли сказал, что он сохранился у него с того времени, как он побывал в Англии.

Как я уяснил из рассказа Алика, его воинское удостоверение личности (небольшая ламинированная карточка) содержало подробную информацию о его предъявителе, вплоть до размера одежды. Этот документ разительно отличался от многостраничного аналогичного документа, который имел хождение в Советской армии. Американцы явно не считали практичным использовать для этого документа много бумаги. По ходу разговора Алик упомянул имя подполковника Питдекстера или Линдекстера (я не совсем разобрал это имя). Он был его старшим командиром, к которому Освальд выказывал особое уважение.

Мой приятель считал пребывание в Японии самым лучшим временем за весь период своей военной службы. Он восхищался миниатюрными японскими девушками: такими кроткими и безотказными.