Несчастные Романовы - Анна Михайловна Пейчева

оказывать материальную поддержку своим заграничным родственникам»[299]. Как-то раз Мария Федоровна пыталась взять займ из Государственного банка в размере миллиона рублей для одной из «нуждающихся» принцесс.

При Михаиле и Николае на политические решения влияли не только матери царей, но и жены, и прочие далекие и близкие родственники. Посторонние люди не могли пробиться сквозь этот «стеклянный потолок». Николай вежливо выслушивал министров, специалистов в своем деле, но решения принимал, только посоветовавшись с очередным дядей. Так, например, член Госсовета Александр Стишинский с досадой говорил: «Царь слабовольный, но взять его в руки невозможно, он всегда ускользает, он не дается, несмотря на всю слабость характера»[300].

Любили все иностранное

Небольшой, но интересный факт. Оба наших героя восторгались Европой и всем, что с ней связано. Они окружили себя иностранцами и охотно впитывали западную культуру.

Историк Ключевский рассказывает, что царь Михаил буквально «загромоздил» свою комнату голландскими картинами и немецкими часами. Но это мелочи, а главное, Михаил открыл границы для иностранных специалистов. При нем за считанные годы построилась и разрослась новая Немецкая слобода, «уголок Западной Европы, приютившийся на восточной окраине Москвы… Значительный и благоустроенный городок с прямыми широкими улицами и переулками, с красивыми деревянными домиками»[301].

Михаил лично написал приглашение магистру Лейпцигского университета Адаму Олеарию следующего содержания: «Ведомо нам, великому государю, учинилось, что ты гораздо научен и навычен астрологии и географус и небесного бегу и землемерию и иным многим надобным мастерствам и мудростям, а нам таков мастер годен»[302]. Тут надо отметить, что Олеарий побоялся ехать в Россию и отклонил предложение.

К тому моменту, как родился Николай, ДНК Романовых представляла собой сложное переплетение различных ветвей европейских династий. От костромских бояр в этой семье осталась, пожалуй, одна фамилия. Мать Николая была датчанкой, жена – немкой, с которой он разговаривал и переписывался исключительно на английском языке.

На улицах мультикультурной столицы России чаще звучала иностранная речь, чем русская. Петербург при Николае II – это итальянские здания и немецкие мосты, французские духи и венские арии. Западные компании с удовольствием открывали свои представительства на берегах Невы – здесь был благоприятный бизнес-климат.

Но в этой же мультикультурности таилась и опасность для царя, назначившего себя хранителем и защитником самодержавия в России. Вместе с изысканными французскими ароматами в империю импортировался и дух французской революции.

А потому с годами Николай начал всерьез интересоваться своими далекими русскими корнями, пытаясь возродить в стране идеи безусловного почитания и обожествления царя-батюшки. Он хотел отмотать пленку назад, к семнадцатому веку, к эпохе Михаила Федоровича, когда большая часть населения России попросту не верила в существование Европы.

Николай не мог удержаться от искреннего возмущения деяниями Петра Великого, ругал царя-реформатора за любовь к Западу: «Мой предок слишком сильно восхищался европейской культурой… Он уничтожил русские привычки, добрые обычаи, взаимоотношения, завещанные предками»[303].

И вот в 1903 году – когда братья Райт совершили первый полностью пилотируемый полет, а Циолковский опубликовал свои размышления на тему колонизации Солнечной системы и использования ракет в космическом пространстве, – российский император устроил в Зимнем дворце костюмированный бал в старом московском стиле. Историк Ричард Уортман писал: «Николай рассматривал его не как обычный маскарад, но как первый шаг к восстановлению обрядов и костюмов московского двора»[304].

Худощавый, невысокий Николай буквально утонул в «выходном платье» своего могучего предка Алексея Михайловича: богатый кафтан и опашень золотой парчи тяжким грузом легли на его мальчишеские плечи. Аккуратная бородка молодого царя, подстриженная в соответствии с динамичной модой начала XX века, едва ли могла сравниться с окладистыми древнерусскими бородами. Николай походил на школьника в самодеятельном театре.

Императрица Александра Федоровна – немка по происхождению, англичанка по воспитанию – выбрала для себя наряд набожной и благонравной царицы Марии Ильиничны Милославской, первой супруги Алексея Михайловича; и это несмотря на то, что прародительницей Николая была вторая жена Алексея Михайловича – Наталья Кирилловна Нарышкина, светская львица, любительница европейского театра. Но Наталья Кирилловна была поклонницей западных обычаев, а Александре Федоровне хотелось предстать перед народом в традиционном русском кокошнике, украшенном драгоценными камнями да жемчугами, чтобы в полной мере соответствовать образу государыни-матушки.

Шестьдесят пять лучших гвардейских офицеров нарядились стрельцами – теми самыми стрельцами, которых так ненавидел реформатор Петр! А теперь алые кафтаны отплясывали в самом сердце основанного им Петербурга, в Зимнем дворце, который должен был стать символом сближения страны с цивилизованном миром.

Стоицизм в крови

И Михаил, и Николай были очень религиозны и относились к жизни философски, на грани с фатализмом. Может показаться, что государь без ярких эмоций – это идеальный государь. Однако история показала, что не все так просто.

Михаил с юности страдал меланхолией и никогда не отличался крепким здоровьем. Он скончался в возрасте всего лишь 49 лет. По официальному заключению московских лекарей, «болезнь его произошла от многого сиденья, холодного питья и меланхолии, сиречь кручины».

Николай даже мальчиком никогда не горячился и не терял самообладания. Позже министры называли его «сфинксом», их страшило, что никто и никогда не видел государя «ни бурно-гневным, ни оживленно-радостным»[305]. «Да имеем ли мы дело с нормальным человеком?»[306] – восклицали современники Николая. Генерал Дубенский отмечал, что он отрекся от российского престола, «как сдал эскадрон»[307].

Историк Людмила Сукина пишет: «В свободное время Николай не терпел разговоров о политике. Он предпочитал беседовать о погоде, красотах природы, лошадях и игре в теннис, литературе, музыке и театре – о чем угодно, только не о важных политических делах и проблемах»[308].

Другими словами, в глубине души и Михаил, и Николай так до конца жизни и оставались растерянными юношами, для которых внезапное восшествие на престол превратилось в непоправимую трагедию.

Послесловие

В античной литературе есть такое понятие «трагедия рока» – когда герои бессильны перед неотвратимой предопределенностью судьбы. На первый взгляд, история династии Романовых представляет собой ярчайший пример такой трагедии рока. Кажется, что неудачные стечения обстоятельств буквально преследуют царскую семью и в результате приводят к катастрофе поистине мифологического масштаба.

Но под толстым слоем мистики и суеверий кроется истинная подоплека произошедшего – и она вполне прозаична. Причиной крушения монархии в России стало поклонение колоссу на глиняных ногах – неограниченному самодержавию.

Лучше всего об этом сказала фрейлина Анна Тютчева: «Самодержавие, конечно, прекрасная вещь: утверждают, что это – воплощение на земле Божественной власти; это могло бы быть правдой, если бы к