Российский колокол №5-6 2021 - Коллектив авторов

– Нет, – сверкнули серые глубокие глаза старика, – вы послушайте-ка!

Сказал так, да и заиграл.

Послушал отец, помрачнел да велел старшей дочери на этой дудочке заиграть. Дудочка-то и запела:

– Ах ты, сестрица,

Ты родимая,

Ты попрытче свищи,

Ты погромче свищи,

Уж как ты меня губила,

Уж как ты меня давила

С меньшей сестрой,

Со голубушкой,

За блюдечко серебряное,

За яблочко золотенькое.

Тут батюшка, как пепел, серым сделался да заставил и меныпую-то дочь играть; и у неё тоже страшно пропела дудочка. Взял он их тогда обеих и удавил. Враз седым обернулся… А потом побрёл искать кочку у дороги, где сынок был схоронен. Отыскал, поклонился ей и – в лес. В чащу глухую-преглухую… Помолился. Перекрестился. Стянул опоясок алый да на нём и повесился.

…Чьи-то сильные руки вырвали Фонарёва из сновидения. Кошмара. Мужчина вскочил, испуганно заозирался, но на кухне он был по-прежнему один. А впрочем, и не один: был там едва уловимый запах серы.

«Приснилось, значит…»

– Ну и ерундейшая же чепуха вылезает!.. Бабушка мне такого сроду не рассказывала…

Митя глянул на себя в зеркало: в глазах краснели жилки, а на шее – следы от пальцев, исчезнувшие полминуты спустя. Возможно, что эти следы были оставлены мужской рукой… Возможно… Но ещё через полминуты так уже не казалось.

Мужчине пришлось съесть длинный час, чтобы всё это позабылось. И только около половины восьмого он стал одеваться, бриться, варить яйца. Когда утренние сборы закончились, сказал: «Ну а теперь работать, работать, работать, пока не сдохнет пони…»

7

– Не пойму я тебя, старик… – вызлился Фонарёв. – Зачем Бессона нахваливаешь? Что тебя с ним связывает?

– Мить, тебе пословицу, что ли, тиснуть? Ну так слушай… Чья повозка меня везёт, тому я и коня нахваливаю. А Бессон хотя и гад, но хлопочет о нашей встрече с бургомистром… Соображаешь?

– И как это всё будет?

– Ну, навроде тет-а-тета.

– А скоро?

– Бессон сказал, что послезавтра.

– Ребята знают?

– Кто знает, кто нет… Но я оповещаю.

– А отчего ты зовёшь мэра бургомистром?

– Да оттого же, отчего и ты… Я ведь вдумчивый старик! Слушай, Димитрий, тормозни-ка возле первого шлюза – мне в кусты надо… А то я весь уже истерпелся…

– Сделаем! – усмехнулся Фонарёв, обшаривая обочину фарами и глуша двигатель.

Нилыч прямиком из «газели» кинулся проедать себе дорогу в кусты, а Митя, пожевав вкусного воздуха, шатнулся к каналу. Волго-Донской канал был такой же глубокий, как и небо над ним. Плиты, шлюзовые ворота и прочий канальный инвентарь были побелены снегом. Из-под снега торчал, как щетина, заиндевевший камыш.

– Белый камыш, он самый, – крякнул старик, запахивая куртку. – Димитрий, а ты, кажется, дудочками интересуешься?

– Не то чтобы очень, но просто они мне в последнее время снятся. А ты что о дудочках вспомнил?

– На вот, глянь! – сказал Нилыч, протягивая Фонарёву сложенный вчетверо лист бумаги. – Поплавский из этого вашего Интернета выцарапал…

– А что там?

– Ну, разверни же!..

Митя развернул и, обороняя лист от дождя-налётчика, стал читать: «Возле корня белого камыша всегда видны какие-то отпечатки, похожие на следы зубов, и пастухи говорят, что белый камыш растёт не из земли, а из уст подводного демона, который через него посвистывает и разговаривает, подманивая к семенам птиц и других любителей полакомиться. Поэтому из белого камыша не делают дудочек – на чужой дудочке играть не стоит…»

– Ты что, ради этой ерунды меня на канал притащил?

– Ты сам сюда поехал.

– Не финти, старик, я сюда поехал потому, что ты просил…

– Да, просил… Хотел тебе белый камыш показать.

– Показал, старый ты дурак?

– Ну и чёрт с тобой! – поджал обиженно губы Нилыч. – Больше не жалуйся, что дурные сны тиранят…

Фонарёв смотрел на огромную арку, которая, как рама, очерчивала футуристический пейзаж заканалья. Минуты лились, будто дождевые потоки, а мужчина никак не мог извлечь затерянные где-то на дне самого себя извинения. Но когда старик побрёл к «газели», Фонарёв вдруг заговорил. Сначала неуверенно, потом всё более распаляясь… И Нилыч вернулся.

– Хватит, что ли… – всхлипнул старик. – Растрогал донельзя…

– Значит, мир?

– Ну не война же!

– Знаешь, Нилыч, в моих снах дудочка-то чёрная…

– Чёрная, белая… Какая разница? Всё равно чертовщина! Со мной тоже было нечто подобное… Видишь ли, когда пять лет назад мой единственный сын ушёл безвозвратно под лёд, я винил Поплавского в том, что сам он каким-то чудом спасся. Он ведь вместе с моим сыном рыбачил, а подводному демону не понадобился… Конечно, было жестоко с моей стороны обвинять племянника и заглазно, и так… Но нечестивый тянул за язык…

– Я не знал, что ты потерял сына.

– Я потерял его не пять лет назад, а давным-давно… Когда Митя пошёл в первый класс, я развёлся с его матерью… Эх, да что выворачиваться… Попросту бросил… А он, голубиная душа, даже ни разу не попрекнул. Ни словечком. Только, знаешь, бывало, так окунал в меня взгляд… Вот как ты иной раз окунаешь…

Дождь стоял, как высокая стена канала. И Нилыч только теперь заметил, что они с Фонарёвым изрядно вымокли. Старик подхватился и повлёк своего собеседника к «газели».

– Говорят, когда Бог хочет кого-нибудь наказать, он одновременно одаряет его и исполнением желания, и бедой, – вздохнул старик, вжимаясь в сиденье. – Моё-то он исполнил – вернул сына после стольких лет жизни врозь… Жаль, ненадолго… И всё-таки я согласен с теми, кто считает, что Бог поступает так только со своими любимцами…

– Почему?

– Не знаю, как объяснить, но он меня любит.

– Что я могу для тебя сделать, Нилыч?

– Спасибо! Больше, чем ты сделал, уже не сделаешь.

– Я не совсем понимаю.

Старик отёр дождевые капли с шишковатого лба и повернулся к Фонарёву.

– Не думай, что я свихнулся… Просто мне кажется, что поживи мой Митя ещё, он был бы таким, как ты… Веришь или нет, но я порой себя спрашиваю: а может, ты – это он?

Сумрак ширился, как дождь.

Каждая дождевая капля за лобовым стеклом чернела по-своему.

Фонарёв включил дворники – он не знал, что сказать старику. Но Нилыч сам прервал затянувшееся молчание:

– Поедем, Димитрий!

– Тебя куда подбросить? Домой?

– Да, на Тулака… Надо бы давление смерить – третий день размазня в голове. И ещё это… Не чувствую запахи… Раньше я стариком вонял, а теперь как отбило. Даже если сейчас потянет серой, я и её не учую. Наверное, скоро умру…

– Ерундейшая чепуха!.. Я позвоню тебе, ладно?

– А что я… – тихо отозвался