Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

В общем стол для ужина был накрыт ещё до того, как слева от его дома, на монастырской колокольне, стали бить колокола, зовущие людей на вечернюю молитву. Жара ещё не спала, но генерал, помывшись, надел хорошую одежду, и за пивом и книгой стал ждать гостью. А той всё не было. Не было, не было… И службы в церквях закончились. На улице стало тихо.

«Уж не забыла ли?»

Стемнело, только теперь духота отступила, и Гюнтер поставил лампы на стол. А генерал тем временем и проголодался.

— К дьяволу её, — говорит он, и отложив книгу, просит слугу: — Давай сюда петуха.

И как раз в этот момент, из уже ночной тишины улицы, слышится стук копыт по мостовой. И как раз за воротами они стихают.

— Господин… Приехали, кажись… — заглядывает в столовую конюх.

— Ну, так открывай, — распоряжается генерал и встаёт. Он хочет встретить гостью.

Теперь ночью, это платье можно носить. От жары не умрёшь. И Клементине идёт чёрный бархат. Весь лиф пошит серебром. Ворот и манжеты — тончайшие кружева. На голове её, на затылке, лёгкая заколка до плеч, тоже из кружева. Такие обычно носят девы. Было видно, что юная госпожа фон Сольмс тоже готовилась к свиданию.

Вот только не изменила она себе в одном: на её лице опять белила лежали в избытке. Но после первого пробуждения с девицей, генерал знал, что так дева скрывает свои рябинки и прыщи. И поэтому не придавал лишней косметике значения.

— Зачем мой стул так далеко? — она сразу стала распоряжаться. И ей не понравилось, что они будут сидеть в разных концах стола. — Велите мне стул поставить подле вас.

Всё исполнили по её желанию, помощник конюха и Гюнтер стул и приборы поставили туда, куда дева захотела. И наконец они сели. И опять Клементина стала командовать:

— Отошлите лакея — обойдёмся.

— Отослать? — уточнил генерал.

— Что же вы мне вина без лакея налить не сможете?

И вот тогда они принялись есть, и разговаривать. Он оторвал от петуха ногу для неё, потом Клементина ложкой пробовала взбитый с мёдом сыр. Ей всё нравилось. Вот только ела она без хлеба. А Волков же, напротив, ломал сдобный хлеб и макал его в подливу из вина. И думал, что это блюдо у Гюнтера выходит с каждым разом всё лучше. А она, как выпила полстакана приторного, на вкус Волкова, «морозного» вина, так стала сразу мягче и смешливее. И тут же стала пить вино, запив острого петуха целым стаканом белого.

И разговор их пошёл совсем легко, особенно когда речь заходила о делах при дворе и людях придворных. И в который раз генерал замечал, что она совсем неглупа. Наоборот, дева сия была наблюдательна. И… хитра. Тем не менее он не собирался просто развлекаться, и опять повёл беседу к тому случаю, когда господа из графства Мален наносили визит обер-прокурору.

— Так вы всё не успокоитесь? — улыбалась Клементина.

— Успокоюсь, как только скажете, а не было ли ещё на той беседе кого? — продолжал генерал, и налил ей ещё белого вина в стакан. — Ну, кроме тех, кого вы уже упомянули. Только ли Раухи и Гейзенберги тогда там были?

— А вы меня, никак, пригласили, только чтобы всё выведывать о делах, да о батюшке моём? — спрашивает она и берёт стакан.

— Не только, — смеётся он и тоже поднимает свой. — И думаю, что одно другому мешать не должно.

— У батюшки есть один человек… — госпожа фон Сольмс делает большой глоток. — Зовут его Гуту.

— Гуту? — Удивляется генерал не совсем обычной фамилии.

— Гуту, Франциск, — добавляет госпожа, — он у батюшки для всяких дел.

— Для всяких дел?

— У него пальцы рублены, — продолжает девица. — Полмизинца на левой руке нет и чуть-чуть безымянного.

— И значит он для всяких дел у отца вашего? — переспрашивает генерал.

— Он, как и вы, из ремесла воинского, всегда ходит в военной рубахе, да при мечах, прибился к отцу, так при нём который год и состоит.

«В военной рубахе и при мечах…»

— Дорогая моя Клементина, а почему вы мне говорите про этого человека? — интересуется Волков.

— Расстаралась для вас нынче, — отвечает ему девица и снова отпивает из своего стакана, как видно сладкое вино ей не пришлось, а белое, в эту тёплую ночь, кажется даёт прохладу. — Налейте мне белого… Она протягивает ему стакан, а после и дальше рассказывает: — Была нынче благосклонна к своему вздыхателю, к Гоферу, я вам про него рассказывала…

— Ах вот как? — он делает вид, что его заботит её любовник: — Значит, вы сегодня уже были в объятиях мужчины? — и качает головой, словно удивлён. Но лишь для вида. Его-то как раз больше интересует дальнейший её рассказ о делах графа Вильбурга и его родни.

— Ах, не ревнуйте, барон… — девица смотрит на него поверх стакана, ей нравится этот его тон, с капелькой упрёка, и она продолжает: — Что там за объятия? В чулане, не снимая одежд… Отдалась скорее от жалости к нему, чтобы не вздыхал… И чтобы новое для вас же выведать… — И добавляет с пренебрежением, свойственным уже искушённым дамам: — Да и не чета он вам…

— Ну хоть то в радость. И что же вы такого для меня выведали? — сразу ухватывается за эту возможность генерал.

— От счастия сказал мне, что батюшка этого Гуту два месяца как, представлял Рауху. В своём кабинете. Для какого-то дела в Малене.

— То есть, — тут барон уже едва сдерживал себя, чтобы не прейти на тон серьёзный, и продолжал, по возможности, всё ещё игриво: — Это граф предложил этого Гуту для дела в Малене?

— Да нет же… — она качает головой. — Гофер не так сказал… Я поняла, что они давно просили… Просили батюшку о содействии им, а он сказал, что в делах подобных ему участвовать не резон. И что сие надобно делать через суд Его Высочества. Но они не отступали, говорили, что ваша сестра — насмешка над фамилией, что не графиня она…. И всякое подобное… И он соглашался с тем… Но отказывался помочь. Дескать, к герцогу идите, а я уж помогу, чем смогу, а они всё просили его… Говорили, что он первый из Маленов, что глава рода. А принц им не помогает. И что больше им некуда податься, негде искать справедливости… И тогда он представил Рауху этого Гуту.

— Какому из Раухов? — уже серьёзно интересуется барон.

— Не знаю, — отвечает дева. — Наверное этому слащавому, Каспару Оттону фон Фреккенфельд, он