Сын детей тропы - Олли Бонс

— Что творишь, выродок? — оскалился человек, вцепляясь в плечо, и сам замахнулся.

Тётушка Галь охнула.

— Услышат, набегут, беда будет! Остыньте, а?

Человек закусил губы. Шогол-Ву перехватил его кулак, навалился, придавил руку локтем и стиснул горло. Человек ударил по спине свободной рукой, ещё и ещё, но запятнанный лишь сильнее сжимал пальцы.

Тётушка Галь схватила за волосы, пытаясь оттащить. Они возились молча, боясь поднять шум. Человек слабел, и Шогол-Ву подумал, что ему почти удалось, но тут его ударили в спину, ещё и ещё. Так сильно, что всё померкло.

— Не трогай! Не бей его!.. — услышал он во мраке горячий шёпот дочери леса.

Должно быть, чудилось, ведь хорошо связал.

— Он хотел спасти твою жизнь, а ты!.. Этот камень…

Холод коснулся лица. Шогол-Ву раскрыл глаза. Дочь леса протирала его краем платка, смоченного в воде.

— Я не успел…

— И я рада!

В тусклом свете коптящей лампы он видел следы на её руках. Всё-таки вырвалась.

— Так я не понял, — зло сказал человек, — что не так с камнем. Что ты врёшь, или у вас у всех Трёхрукий разум отнял?

В стену застучали.

— Эй, умолкните, или я приду и глотки вам заткну!

Человек понизил голос до шёпота.

— Одна бормочет, спать не даёт, другой в окно лезет и убить меня пытается, хотя не врагами расстались, третья про камень затирает. Сами награду получить хотите?

— Клур верно сказал, — прохрипел Шогол-Ву. — Награда будет не той… Ты отдашь камень и станешь колючим кустом.

— Брешешь, пёс!

— Ты слышишь голоса… И мёртвые поднимаются — из-за камня.

— Да чтоб я такому поверил! Мёртвые поднимаются из-за проклятия!

— Но встают не все, — торопливо прошептала дочь леса. — Только те, рядом с которыми ты прошёл!

— Вот уж враки!.. — начал человек и осёкся. — Да быть не может. Вон, на упокоище один только и встал.

— Земля промёрзла, — зашептала дочь леса. — Вы долго были там? Проснуться могли многие, а выбраться не все. Если ещё тела истлели…

— Так…

— Ты вспомни, Нат, и рыба ожила. Помнишь, говорила я, у Балле она ночь в корзине пролежала, на холоде, без воды. Он мне принёс, я её в дом, глядь, а она зашевелилась! Значит, правда это, про камень.

Человек промолчал.

— И страж, зверь из Шепчущего леса, шёл по твоим следам. Он охотится на мёртвых за нашими границами. Во Взгорье, сказали, растерзал пса…

— Ну, я правда одному камнем по башке запустил, и что? Да я не знаю даже, издох он или нет!

— Двое из Ока тоже поднялись. Зверь их упокоил.

— Так он, может, всех по пути рвёт, кого видит! В Кривой Луг-то его чего понесло? За рыбой нашей пришёл?

— За мной, — ответила тётушка Галь.

Человек посмотрел на неё оторопело.

— Да, милый, уж я-то точно знаю, что умерла. Когда поживёшь с моё, да очнёшься, а у тебя ничего не болит — тут и гадать не надо. Только не знала я, что дело в камне, а если подумать, тогда и пришла в себя, как ты явился.

— Да что врёшь! — воскликнул человек, забыв шептать, и в стену ударили.

— Дай руку, приложи вот: сердце не бьётся. И спать неохота, и есть, и не холодно. Эх, жалко, так мяса хотелось, да поздно ты привёз.

— Да как ничего не болит, если ты ныла не затыкаясь?

— А вот это врала. Чего мне вас пугать, да сама ещё не сразу поверила.

Человек отшатнулся к стене, ударившись спиной. С другой стороны тут же грохнуло.

— Вы угомонитесь там, а? Вы чё там?..

— Не серчай, милый, сон дурной приснился! — певуче откликнулась тётушка Галь.

— Сон… — проворчали ей в ответ. — Я те такой сон покажу!..

— Вот уж точно, сон дурной, — прошептал человек, проводя ладонью по лицу. — Значит, камень поднимает всех подряд, ещё и голоса эти… И кому нужно такое счастье? Почему за него дают пятьдесят золотых?

— Если отдашь по своей воле, тот, кто взял, сможет решать сам, поднимать мертвецов или нет. И голоса не будут сводить его с ума. Он получит большую силу, а ты умрёшь. Хуже: станешь колючей лозой, будешь вечно страдать, вечно терпеть боль.

— Чего?

Человек рванул ворот, потянул шнурок. Запятнанный успел перехватить его руки.

— Пусти! — прошипел человек. — Заброшу эту дрянь подальше, и пусть другой олух поднимает!

— Нельзя бросать! — зашептала дочь леса. — Умрёшь всё равно! Если бы украли или отняли силой… Он хотел отнять, спасти тебя, пожертвовать собой!

— А! Так отбери. На, отбирай!

— Теперь не выйдет. Ты знаешь. Если знаешь, всё равно что сам отдаёшь.

Человек накрыл камень ладонью и сунул за ворот.

— Тогда украдите его у меня, как усну!

— Ну всё, — донеслось из-за стены. — Вы меня вывели. Щас я вам языки болтливые в глотки затолкаю!

Глава 18. Легенда

Слышно было, как сосед зашарил по полу.

— Ну и что теперь? — зло сказал человек. — Тише не могли?

— Что-что, уходим, — ответила тётушка Галь. — Ты ж не собираешься отдавать камень, а? Значит, дел тут больше нет.

— Да как мне жить-то теперь?..

— Давай-ка уйдём, милый, а после подумаем.

За стеной грохнуло, ещё и ещё, будто кто прыгал на одной ноге. Донеслись ругательства. С другой стороны застучали в стену.

Дочь леса взяла запятнанного под руку, потянула вверх. Он кое-как встал.

Человек прошёл к окну первым, зло толкнул створку, перебросил ноги и исчез. Только слышно было, как он задевает стену, спускаясь, и как поскрипывает верёвка.

— Теперь ты, — сказал Шогол-Ву дочери леса. Та спорить не стала.

Следом он подвёл к окну тётушку Галь. Хотел подсадить, но та ловко взобралась на подоконник, нащупала верёвку и полезла вниз.

Сосед толкнул свою дверь — та грохнула о стену. Доски пола взвизгнули под тяжёлыми шагами, и сердитый голос прозвучал совсем близко:

— А ну, открывайте, а то дверь вынесу! Ежели не спится, уж я крепкий сон обеспечу!.. И возятся, и возятся, по-доброму уняться просишь — не понимают!

Из других комнат на него прикрикнули недовольно.

Шогол-Ву потянул верёвку с крюка, вбитого для мешков и одежды. Туго затянутая петля не сразу поддалась. В дверь ударили, ещё и ещё, и слышно было, кто-то принялся звать хозяина.

Запятнанный сбросил верёвку вниз.

— Чего тянешь, милый? — вполголоса окликнула его тётушка Галь.

— Как ты спустишься? — ахнула дочь леса.

В другое время он бы и не задумался. От подоконника до земли недалеко, если повиснуть на пальцах. Тело само знало, что делать.

Но не теперь, когда рук не поднять.

— Отойдите, — процедил