Взлет - Лазарь Львович Лазарев

кто-то перевел контакт на тахометре, то мотор, достигнув определенного числа оборотов, автоматически отключался. А в момент, когда мотор отключался, резко падали обороты компрессора. И сжатый воздух из системы устремлялся не только вперед, в атмосферу, но и назад, в компрессор. Вот тут-то и начинался помпаж. И в помпаже виноват вовсе не компрессор, который спроектирован правильно, а мотор, точнее, автомат, который выключал его на определенных оборотах, создавая в это мгновение помпаж.

— Гениально, — привычно сказал Микулин, — а какой же вывод?

Тапельзон покосился на теоретиков:

— А вывод такой: прежде чем паниковать и звать теоретиков, внимательно посмотри у себя под носом.

Микулин звонко захохотал и, продолжая смеяться, вышел из лаборатории.

Вообще, процесс создания новых двигателей складывается из удач и неудач. Причем вторых куда больше, чем первых. И наверно, это закономерно — в противном случае конструирование моторов было бы делом очень простым и приятным. А для создания новых моторов нужен, кроме таланта, еще и бойцовский характер.

После каждой неудачи инженеры ходили мрачные, чернее тучи.

Тогда Микулин зазывал их к себе.

— Вы чего носы повесили? — спросил он, хитро улыбаясь.

— Так дефекты же нашли в моторе, Александр Александрович, — ответил кто-то.

— Ну и превосходно! — воскликнул Микулин.

Все переглянулись: уж не спятил ли генеральный?

— Подумайте сами, — начал Микулин, продолжая улыбаться, — вот мы сейчас обнаружили дефект. Это же очень хорошо. Значит, двигатель не затаил дефекты и своевременно выдал их на-гора. Мы этот дефект знаем и его своевременно устраним. А ведь в противном случае этот дефект проявил бы себя во время госиспытаний или, не дай бог, во время летных испытаний. Тогда бы катастрофа была неминуема. А теперь она уже не произойдет. Так надо радоваться этому! Ясно?

— Ясно, Александр Александрович, — послышалось среди общего смеха.

Довольный, что настроение конструкторов изменилось, Микулин повысил голос:

— А раз ясно, то приказываю всем радоваться и носы не вешать. Идти работать и искать новые дефекты.

Уже во время заводских испытаний готового мотора, предшествующих государственным, произошла колоссальная неприятность. Когда двигатель разобрали, то с ужасом увидели рассыпавшийся подшипник.

Прямо с испытательного стенда Микулин направился в монтажный цех.

— Товарищи, — громко сказал он, — на испытаниях только что полетел подшипник.

Наступила тишина. Потом один из самых опытных сборщиков завода, Иван Иванович Щипанов, подошел к Микулину.

— Александр Александрович, наверно, это я виноват. Только сейчас, после ваших слов, я спохватился, что забыл поставить к подшипнику дистанционную шайбу.

Все напряженно глядели на Микулина, ожидая, что он сейчас же взорвется гневным криком. И было из-за чего. Шутка ли, такое, да на испытаниях.

Вдруг Микулин порывисто обнял рабочего и громко сказал:

— Большое спасибо, Иван Иванович!

Слух об этом случае мгновенно распространился по заводу. А Микулин, говоря о нем, объяснял:

— Во-первых, очень важно, что рабочий оказался честным и прямым человеком, который не побоялся ответственности. А во-вторых, своим признанием он сэкономил нам очень много времени. Ведь не признайся он сам — нам бы черт знает сколько времени пришлось бы искать причину дефекта.

То, что работа подвигалась так быстро, несмотря на все ухабы, было в значительной степени заслугой теоретиков во главе со Стечкиным. Можно сказать, что приход Стечкина в коллектив микулинского ОКБ был очень большой удачей. Конструкторы получили такого теоретика, о котором еще Жуковский говорил, что Стечкин «голова».

А Стечкин в свою очередь был счастлив, ибо оказался в коллективе, который за считанные недели и месяцы претворял в металл все его идеи. И разумеется, авторитет теоретиков на заводе был очень высок. Хотя порой бывали и забавные случаи.

Как-то полетел двигатель. В общем, случай ординарный. Но Стечкин вдруг обратил внимание, когда осматривал мотор, на здоровенный болт от двигателя, который оказался на подоконнике.

— Какова же была сила, с которой его забросило от стенда к окну? — спросил он Микулина.

— Ты теоретик — тебе и карты в руки. Посчитай, — ответил тот.

Стечкин взял болт и ушел к себе в кабинет.

Через день в конференц-зале, покрыв большую доску цепочкой интегралов и кривыми графиков, он предложил собравшимся инженерам чрезвычайно изящную и остроумную теорию.

Все были очень довольны — слушать Стечкина очень интересно. С помощью математики он вполне убедительно доказал, что болт мог долететь в момент разрушения двигателя до подоконника.

— А как пролегла траектория полета болта? — спросил в заключение доклада Микулин, который привык мыслить практически. — Пойдем в лабораторию. Покажи.

Но едва братья вошли в лабораторию, как наткнулись на ворчавшую уборщицу, которая рассерженно размахивала щеткой.

— Что за люди — ничего положить нельзя. Все тащут. Позавчера положила болт на окно. Ан сегодня его сперли.

— Какой болт, — удивился Микулин, показывая на болт, который держал в руках Стечкин. — Этот?

— Он самый!

— Но позвольте, — поднял брови Стечкин, — зачем вам болт и как он оказался на подоконнике?

— Так я, когда пол мету, им дверь подпираю.

Микулин и Стечкин, задыхаясь от смеха, выскочили в коридор.

Двигатель для Ту-16, получивший индекс АМ-3, был построен довольно быстро и показал на испытаниях рекордную тягу в 8 750 килограммов. Такого мощного двигателя еще не создавала ни одна фирма в мире.

Однако в процессе испытаний обнаружилось, что необходимо изменить один ответственный узел машины с целью повышения его надежности.

Эту работу Микулин перепоручил своему заместителю Туманскому и ведущему конструктору по этой машине Прокопу Зубцу, который очень быстро выдвинулся, благодаря своим блестящим способностям. Вместе с испытанными соратниками Микулина Базаровым, Фогелем и Сазоновым им было приказано в кратчайшие сроки довести мотор и представить его на госиспытания.

Что же произошло экстраординарного? Почему Микулин неожиданно для всех бросил доводку своего АМ-3, Кстати, многие тогда и после справедливо упрекали его за это, так как АМ-3 прошел государственные испытания позже намеченного срока.

Оказалось, что работая над сверхмощным реактивным двигателем, Микулин сделал для себя (и разумеется, для моторостроителей во всем мире) крайне важное открытие. Дело в том, что все его поршневые двигатели были довольно тяжелые. АМ-34 весил почти 800 килограммов и давал 750 лошадиных сил, на один килограмм веса мотора приходилось почти одна лошадиная сила. За 15 последующих лет мотор потяжелел всего на 100—200 килограммов, а мощность утроилась. И на один килограмм веса теперь приходилось три лошадиные силы.

И вот, думая о мощных реактивных двигателях, Микулин вдруг обнаружил, что основательная прибавка тяги за счет увеличения диаметра (ведь двигатель круглый, как бочонок) сопровождается неожиданно непропорциональным увеличением и веса. Причем и вес, и диаметр растут куда в большей пропорции, чем мощность. А это значит, что сразу ухудшаются удельные показатели двигателя. И это еще не все. Реактивный век потребовал