И море, и Гомер – всё движется любовью… - Евгений Михайлович Голубовский

И не расстанемся нигде».

Расстались. Знакомьтесь – человек с труднопроизносимой фамилией – Леонид Каннегиссер.

Да, эсер, да – юноша, убивший руководителя петроградской ЧК, кровавого палача Моисея Урицкого.

И всё же начнем сначала. Леонид родился в 1896 году в семье, принявших православие евреев. Мать – одесситка, врач Роза Львовна Сакер. Отец – инженер-механик Иоаким Самуилович Каннегиссер, окончил математическое отделение университета Святого Владимира в Киеве, а затем Петербургский институт инженеров путей сообщений. Возглавил в Николаеве судоверфь, где руководил созданием первого турбинного крейсера в России.

Затем был отозван в Петроград, где возглавил всю металлургическую промышленность.

Нужно ли объяснять, что их дом в Петрограде, как и дача в Одессе, были местом приемов, встреч «сливок» высшего общества. Все три ребёнка в этой семье получили хорошее образование.

Нас интересует сейчас Леонид.

Входил в круг поэтов близких Михаилу Кузмину. В 1915 году познакомился с Есениным. Вот что писала о них Марина Цветаева:

«Лёня. Есенин. Неразрывные, неразлучные друзья. В их лице, в столь разительно-разных лицах сошлись, слились две расы, два класса, два мира. Сошлись – через все и вся – поэты».

В 1917 году Леонид Каннегиссер юнкер Михайловского артучилища. В ночь с 25 на 26 октября 1917 года он среди тех, кто пришел защищать Временное правительство. Член партии эсеров.

Но одновременно и успешный светский юноша. О его романах говорит вся петроградская богема – художница и актриса Ольга Гильдебрандт, поэтесса Паллада Богданова-Бельская. Да и его стихи пользуются успехом. Казалось бы живи, радуйся молодости. Ему ведь только 22 года.

Но пришедшие к власти большевики, вызывают желание бороться. Он входит в боевую группу, организованную его двоюродным братом М. Филоненко, подчиняющейся Борису Савенкову…

Очередное сообщение в газете. Без суда петроградская ЧК расстреляла друга Каннегиссера, офицера В. Перельцвейга.

И Леонид, прочитав сообщение за подписью Урицкого, решает отомстить.

На велосипеде он приехал к Министерству иностранных дел, где принимал Урицкий. Зашёл в вестибюль, дождался прихода чекиста и выстрелил. Смерть наступила мгновенно. Леонид вышел, сел на велосипед, но на машине его догнали.

На следствии никого не назвал. Было ли запланировано, что выстрел прогремит 30 августа или это спонтанное решение Леонида, мы думаю, не узнаем.

«Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий – не еврей. Он отщепенец. Я убил его, чтобы восстановить доброе имя русских евреев», – заявил Каннегиссер.

Бедный мальчик, если бы он знал, что в ответ на его покушение и на выстрел Фанни Каплан (до сих пор нет ясности – она ли ранила Ленина в тот же день 30 августа 1918 года) большевики объявят «красный террор», уничтожив десятки тысяч неповинных людей.

Каннегиссера расстреляли. Его семью посадили. Правда, потом дали возможность уехать во Францию. Именно там и вышел сборник стихов их сына.

Вот одно из стихотворений Каннегиссера, которое цитирует Есенин, которое долго жило в памяти его круга:

Смотр

На солнце, сверкая штыками,

Пехота. За ней в глубине —

Донцы-казаки. Пред полками

Керенский на белом коне.

Он поднял усталые веки.

Он речь говорит. Тишина.

О голос! Запомнить на веки

Россия. Свобода. Война.

Сердца из огня и железа,

А дух – зеленеющий дуб.

И песня-орёл, Марсельеза

Летит из серебряных труб.

На битву! – И бесы отпрянут

И сквозь потемневшую твердь

Архангелы с завистью глянут

На нашу веселую смерть.

И, если, шатаясь от боли,

К тебе припаду я, о мать,

И буду в покинутом поле

С прострелянной грудью лежать,

Тогда у блаженного входа

В предсмертном и радостном сне,

Я вспомню – Россия, Свобода.

Керенский на белом коне.

Нам не дано узнать, какие предсмертные видения были у Леонида Каннегиссера. Но мне верится, что именно такие.

Единственно, что знаю точно – российская фемида до сих пор не реабилитировала поэта. Ни ему, ни его близким не нужна эта посмертная реабилитация. Отец и мать умерли, сестра погибла в Освенциме. Но мне кажется, что она нужна литературе и истории. Юноша убивал одного из вампиров и верил в Свободу.

Где твоя улыбка?

Проморгал, пропустил юбилей издевательски весёлого поэта Николая Олейникова. Нет, не собираюсь я в своем фейсбучном дневничке отмечать все памятные даты. Пишу о тех, кто интересен мне, а поэтому хочу познакомить с ними своих читателей.

В шестидесятых годах режиссер киностудии Нонна Манн привела меня в гости к вдове расстрелянного поэта Николая Макаровича Олейникова – Ларисе Александровне, только получившей в то время бумаги о реабилитации мужа. Вместе с её сыном, ставшим впоследствии доктором геологии и поэтом Сашей Олейниковым мы перебирали, читали стихи его отца. О том, чтоб напечатать их, тогда не думали, хоть об этом мечтали.

Биография Николая Олейникова проста и трагична. Не знаю, кто написал «Тихий Дон», но он мог быть одним из его героев. Родился в станице в семье зажиточного казака в августе 1898 года. Ему было 20, когда началась Гражданская, только закончил училище. И на фронт: он – к красным, его отец – к белым. Существует версия, что он убил своего отца. Так это или нет, но война сделала его ироничным, многим казалось – злым.

Запомнились строки стихов Самуила Маршака, с которым в Ленинграде Олейников дружил, работая у него в детском журнале:

«Берегись Николая Олейникова,

Чей девиз – никогда не жалей никого»

Так вот, после Гражданской учитель Николай Олейников приехал в Ленинград с чисто олейниковской справкой о том, что он первый красавец, а поэтому перед ним должны быть открыты все двери.

И были открыты. Его приветил Маршак, взяв в свой журнал «Новый Робинзон», с ним дружил Николай Заболоцкий, Евгений Шварц, Даниил Хармс… – рассказывала мне Лариса Александровна. – Весь творческий Ленинград, встречаясь, как пароль, произносил стихи Николая:

Жаренная рыбка,

Дорогой карась,

Где твоя улыбка,

Что была вчерась?

В тридцатых Олейников уже и сам редактор журнала «Ёж». Да, и с ним, колючим, работает Дмитрий Шостакович, задумав оперу «Карась».

Но всё больше сгущаются тучи над головами поэтов. Уже пишут не об улыбке Олейникова, а об ухмылке, что в своих якобы примитивных стихах он издевается над советской властью.

А Олейников не унимается. Вот его стихотворение, посвящённое его