Сказки печали и радости - Дарина Александровна Стрельченко

– И чего тебе надобно? – устало спросил Инавко.

– О-о-о, – протянул Страж, – еще ни один витязь не согласился. Впрочем, посмотрим, – он сверкнул очами и продолжил: – Ты должен раздеться, царевич. Полностью. Одежда в этих землях – как лишняя лапа. Хромая к тому же.

Инавко замер. Любой другой набросился бы на духа – и был бы прав. Такого оскорбления не стерпит ни один воин. Даже степные дикари рядились в шкуры! Издевается над ним чаро-птица! А может, и не было ее вовсе – так, морок один.

– Чем ты можешь доказать, – прищурился Инавко, – что говоришь от ее имени, а не от своего?

– Ничем, – пожал плечами дух. – Но вранье в этих землях подобно ядовитой стреле, которая никогда не промахивается.

А земля – точно в насмешку, еще одну – начала нагреваться по-летнему. И в сафьяновых сапогах стало так жарко, что захотелось разуться. И кафтан уже припекал плечи. А птица пела еще медовее, ярче – и вот уже перед ним представала не колыбель, не нянюшки, а бескрайнее море, сквозь которое прорезались ладьи с тканями, монистами, каменьями. Волны шумели, и веяло от них величием и волей.

Инавко сам не заметил, как скинул кафтан, рубаху, порты. Точно завороженный, он разделся догола. Дух качнул головой, выдернул оттуда лист крапивы – и пропал.

Дальше – больше. Ряды яблонь поредели, и впереди раскинулась поляна, усыпанная цветами. Среди белоснежного ковра лежали солнечные яблоки, а рядом кружила и пела чаро-птица. Такая же, как во сне: с переливающимися перьями, острым клювом и длинным хвостом, на конце которого словно пылало червонное пламя. Из-под груди выглядывали тонкие лапы.

– Ты искал меня, царевич, – прозвенело вокруг. – Но рад ли, что нашел?

Ответить Инавко не успел – птица раскрыла крылья, подлетела и впилась когтями в его грудь. Полыхнула боль, в стороне сверкнул серп Мораны-Смерти – и наступила темнота.

* * *

Море, сплетенное из тысяч змей, шипело и извивалось. Они утягивали Инавко все глубже и глубже, пока вместо скользких хвостов не остался лишь холод. Змеи смолкли, зато вдали раздался волчий рык, и чья-то тень рассекла мглистую воду надвое.

С тенью пришел свет, едва уловимый и бледный, будто не солнце то было, а луна.

– Мертвая вода для закрепления, живая – чтобы задышал, – слышался чей-то щебет.

– Зачем ты его так, матушко? – прохрипел второй голос.

– Иначе никак, погиб бы.

Вверху забулькало. А может, сбоку? Ай, нет – со всех сторон лилась журчащая вода, не темная – яркая, будто расплавленные лучи. Она подхватила Инавка и понесла невесть куда.

Очнулся он на той же поляне. Открыл глаза, протер – и чуть не ослеп. До чего же дивно пылал лес! Аж дух захватывало! Яблони искрились белым, шептались меж собой, а в их кронах путались золотистые птенцы. Чуть ниже, под деревьями, играли мавки в венках, а за ними вился тот, кто назвался Стражем.

– Что это? – вырвалось у Инавка. Вопросов было больше, да только почти все копошились в голове и путались, мешая друг другу.

– Иномирье, царевич, – отозвался звенящий голос.

Он обернулся. Сзади сидела чар-птица. Точнее, неведомый дух: за птичьим телом тянулась девичья тень.

– Ты… – Инавко замер, так и не подобрав слов. Сколько раз продумывал встречу, представлял, чувствовал касание перьев – и вот, не находил, что сказать. – Кто ты? И… ты звала меня?

Чар-птица засмеялась. Переливчато, весело, совсем не злобно. Тень заплясала и протянула руки к Инавке, словно желая спасения.

– Звала, – признала она. – Я знала, что ты придешь, что откликнешься и сможешь, – чар-птица запнулась и поджала крылья. – Отведи меня в свой сад, царевич. Только тебе это по силам.

III

– Золотые яблоки манят многих, как и наши песни, – чар-птица опустила голову. – Они приходят – и лес забирает их, прячет в землю и выпивает кровь. А потом на месте погибели вырастает новая яблоня.

– Сад на костях, – ахнул Инавко. – Но зачем?

– Мы не можем не петь, – грустно отозвалась она. – Это как дышать или пить. Но, царевич, – сверкнули очи, и совсем не золотом – слезами, – я устала. Ты единственный, кто сюда добрался.

Интересно, удалось ли братьям провести обряд и увидеть тропку? Если нет, то повезло! Чем больше Инавко узнавал, тем мрачнее становилось на душе, будто сизые тучи сходились и ждали, пока полыхнет злая молния.

– Яблоки вырастают – мы едим их, – продолжала чар-птица. – И все идет по кругу. Я не только о себе, царевич. – Она глянула на мавок. – Но ты человек, который прошел испытание. Ты можешь меня вывести.

Инавко сидел и смотрел то на птицу, то на землю. Цветочное покрывало начало отдавать гнилью и пеплом. Казалось, под ним копошились человеческие остовы, желая выбраться и расправиться со всеми, кто хоть раз ступил на эти земли и выжил.

А больше всего – с ним, человеком из плоти и крови. Потому что дошел, справился, переплыл змеиное море, хотя не должен был. Он не витязь, не герой, не первый сын, царев наследник, а так, мальчишка.

Те же, приходящие в сад, были сильнее, с мечами-тулами наперевес, с острыми стрелами, отважные и жаждущие покорить неведомый край. Это они должны были находиться на месте Инавка, это им должна петь чар-птица, открывая не только путь, но и собственное сердце.

– Ты звала не только меня. – Он прикрыл ладонями глаза, словно пытаясь спрятаться от чудес Иномирья. – Возможно, ты ошиблась, и нам стоит подождать, пока…

– Нет, царевич, – мотнула головой чар-птица. – Я не хочу ждать других. Даже если они смогут пройти.

Мавки принесли ему одежду – прежнюю, да не совсем: на потускневшей рубахе выткались яблоки, окруженные перьями. Нити переливались, точно живые. Уж не достали ли их из чужих душ или из рук самой Мокоши?

– А говорили – не по нраву, – буркнул Инавко и принялся одеваться.

– Раньше нельзя было, – объяснила чар-птица. – Теперь уже можно. Ты свой.

Он призадумался. Возможно, над ним провели сложный обряд, пусть так. Но что, если Инавко перестал быть человеком? Вдруг мавки обескровили его и влили в тело водицу?

От этой мысли его передернуло. Узнать бы – да как? Меч остался далеко. Попросить перо? Да разве им надрежешь кожу? Ох, сколько мыслей! И мавки еще ухмылялись, выставляя клыки. Вот ведь девки – врагу не пожелаешь!

– Так что, – Инавко расправил рубаху, – тебе надобно в человечий сад?

– Все так, – кивнула чар-птица. – Веди меня за собой, да только оборачиваться не вздумай.

– Это еще почему? – удивился он. Странное все же это Иномирье. Туда не ступай, того не делай…