Лев Каменев: «Я не согласен» - Анна Сергеевна Кочетова

17 декабря, она направила Сталину короткое письмо с просьбой ее принять и выслушать. «Я боюсь за его жизнь, – написала Глебова, – он сказал после возвращения из Минусинска, что не переживет, если снова какой-нибудь несчастный случай подорвет к нему доверие партии и Ваше»[423]. Только к полуночи она получила короткий ответ Поскребышева – в ближайшие дни Сталин не сможет ее принять.

Письмо Г. Е. Зиновьева И. В. Сталину об обыске и своей невиновности

16 декабря 1934

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 199. Л. 45]

Письмо Г. И. Сафарова И. В. Сталину

16 декабря 1934

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 199. Л. 46]

Татьяна Ивановна не сдавалась. Сразу после этого она написала еще одно письмо, а на следующий день еще. Она взывала к Сталину: «Я так уверена в невозможности в настоящее время какой-либо причастности Л. Б. к каким бы то ни было антипартийным группам, а не только к проклятому, ужасному преступлению, что я готова ручаться Вам своей жизнью и партийной честью. Теперь же я прошу и умоляю Вас лично проверить обвинения, взведенные на Каменева». Ответа на эти письма не последовало.

Письмо Т. И. Глебовой И. В. Сталину с просьбой о встрече

17 декабря 1936

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 199. Л. 58]

Каменев в это время уже был в Ленинграде. После ареста его сразу увезли в «Большой дом» (Литейный, 4) – здание Управления НКВД, которое незадолго до убийства Кирова стало функционировать как тюрьма, известная в народе под названием «Дом слез».

С 17 декабря началась череда допросов Каменева. Изначально его допрашивал следователь Рутковский. На первом допросе Каменеву задали всего 3 вопроса, он достаточно подробно на них ответил.

– Следствие располагает данными о том, что Вы возглавляли контрреволюционную антипартийную организацию из участников бывшего зиновьевско-троцкистского блока, – сообщил Рутковский. – Что Вы можете показать по этому делу?

Каменев отвечал четко и честно, практически не думая:

– Отрицаю не только руководство какой-либо контрреволюционной антипартийной организацией, но и принадлежность к ней, а также свою осведомленность о существовании подобных организаций[424].

Каменев рассказал, что с момента отъезда в ссылку в Минусинск, а это ноябрь 1932 года, он ни с кем из бывших участников оппозиции не поддерживал связей и никого из них не видел, за исключением нескольких случайных встреч. Он попытался вспомнить каждого, с кем встречался:

– Из них вспоминаю встречу на даче с Евдокимовым в прошлом или этом году, причем разговоров на политические темы я с ним не вел. Видел как-то Залуцкого в трамвае, но и с ним не говорил. После того как я вернулся из Минусинска, в апреле 1933 года, мне кто-то передавал, кто именно не помню, о том, что Евдокимов и Бакаев хотели бы видеть меня. Я это предложение отклонил. В последний мой приезд в Ленинград, приблизительно в начале лета 1934 года, в столовой Академии наук я встретил случайно Яковлева Моисея, который просил меня переговорить с ним наедине после обеда по делам Академии. Я отказался. Отказался я также и от предложения Зиновьева хлопотать о Гертике Артеме, бывшем в ссылке, после моего возвращения из Минусинска. Раза два видел за это время Равич Ольгу, приезжавшую из Воронежа в Москву по делам. Разговоров на политические темы я ни с кем не вел.

Протокол первого допроса Л. Б. Каменева после ареста

17 декабря 1934

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 199. Л. 158]

Свое нежелание общаться с бывшими друзьями по оппозиции он объяснял твердо принятым решением – порвать с ними и заслужить доверие партии.

– В 1932 году я уже стремился отойти не только от политических, но и от личных связей с бывшими участниками зиновьевско-троцкистского блока, и могу с уверенностью сказать, что на собраниях, которые решали бы какие-либо политические вопросы, не присутствовал.

При этом Каменев уверял, что и у них не было желания общаться с ним, так как по всем текущим вопросам политики партии они узнавали новости у Зиновьева.

В связи с этим следователь задал вопрос:

– Вы сохранили политические и личные связи с Зиновьевым до настоящего времени?

Каменев признался, что общался с Зиновьевым. И это несмотря на запрет Глебовой и на обиду. Их дружба оказалась сильнее. Однако он об этом не сказал, а преподнес все как вынужденное общение:

– С момента, когда я был привлечен к ответственности за рютинскую платформу, не будучи связанным ни с одним из участников организации Рютина, а получив ее для ознакомления от Зиновьева, в моих отношениях к Зиновьеву произошло сильное охлаждение. Однако ряд бытовых условий, а именно совместная дача, не дал мне возможности окончательно порвать связь с ним. Считаю необходимым отметить, что, живя в одной даче, летом 1934 года мы жили совершенно разной жизнью и редко встречались. Нас посещали разные люди, и мы проводили время отдельно. Бывавшие у него на даче Евдокимов и, кажется, Куклин были гостями его, а не моими. Находя это положение все же для себя неприемлемым, я при первой же возможности стал строить себе дачу по другой железной дороге.

И на всякий случай добавил:

– Еще в период совместной борьбы с партией я никогда не считал Зиновьева способным руководить партией, последние же годы подтвердили мое убеждение, что никакими качествами руководителя он не обладает.

Казалось, Рутковского этот ответ удовлетворил, и он задал последний вопрос:

– Что Вам известно лично или со слов других о существовании в Ленинграде контрреволюционной организации из бывших участников зиновьевско-троцкистского блока?

– Я ничего о существовании такой организации не знаю, – уверенно ответил Каменев[425].

В это же время другие арестованные на допросах рассказывали иное. Так, 17 декабря 1934 года заведующий сектором пуска и оргстроительства Государственного института по проектированию металлургических заводов Сергей Осипович Мандельштам на допросе сообщал о том, что в Ленинграде существовала контрреволюционная зиновьевская организация, деятельность которой «направлялась Московским центром» в составе Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева, Федорова, Гертика[426]. А сам Леонид Николаев на одном из допросов, после сильной «обработки» следователями, показал, будто ему известно, что «в Москве имеется центральная группа зиновьевско-троцкистской организации», в которую входят Зиновьев и Каменев[427].

После первого же допроса Каменев понял всю серьезность своего положения. Его обвиняли не просто в руководстве несуществующей контрреволюционной антипартийной организацией, его практически обвиняли в убийстве Кирова.

«Нужно