Семь эпох Анатолия Александрова - Александр Анатольевич Цыганов

усилиями Абрама Иоффе возник тот самый «первый большевистский» научный институт – универсальный физтех. Там находилось место гениям, не изгнанным и не растоптанным революционной толпою.

Вскоре после революции Капицу, растерянного и обнищавшего, враз лишившегося умерших от гриппа-«испанки» отца, жены, двухлетнего сына и новорождённой дочери, Иоффе вытащил на работу в физико-технический отдел Рентгенологического и радиологического института – будущего физтеха. И он же, Иоффе, видевший, что гению Капицы необходима огранка в куда более серьёзной, нежели «первый большевистский», научной школе, приложил громадные усилия, чтобы отправить своего ученика для работы в Кавендишскую лабораторию Эрнеста Резерфорда.

В Англии Капица во всю силу проявил талант экспериментатора и добился впечатливших всю мировую научную мысль результатов в области сверхсильных магнитных полей. К 1925 году русский учёный стал заместителем директора Кавендишской лаборатории по магнитным исследованиям, а в 1929 году был избран действительным членом Лондонского Королевского общества – аналога Академии наук. То есть в 35 лет Капица стал британским академиком. И Лондонское Королевское общество выделило ему 15 тысяч фунтов стерлингов на строительство в Кембридже собственной лаборатории!

Это было мировое признание. Мимо такого правительство СССР пройти не могло. Сначала учёному, который вовсе и не собирался стать невозвращенцем, а спокойно приезжал на родину в отпуск или по делам, подарили пряник: избрали членом-корреспондентом АН СССР в том же 1929 году. Затем всё более настоятельно предлагали не уезжать в Англию после отпусков. Наконец, в 1934 году соединили новый пряник с дверным засовом – пообещали построить для него собственный институт, но твёрдо отказали в разрешении выезжать из страны. Обращения за заступничеством к Резерфорду и Эйнштейну ни к чему не привели – власти СССР остались непоколебимы. Сачок накрыл бабочку.

П.Л. Капица.

Из открытых источников

Перенесённый из собственного дома и своей лаборатории в ленинградскую коммуналку, Капица несколько месяцев пребывал в прострации. Но институт ему действительно дали. Выделили три десятка тысяч фунтов на закупку приборов за рубежом. Перевели в Москву, жильё отвели в гостинице «Метрополь», обеспечили личным автомобилем. Территорию под его заведение, названное Институтом физических проблем АН СССР, выделили в чудесном месте, в парке Нескучного сада на высоком берегу Москвы-реки. Место немедленно прозвали «Капичником» (потом это имя перешло на ставший знаменитым семинар).

И вот такого человека привлекают к Атомному проекту, где он должен курировать низкотемпературную технологию разделения изотопов урана и служить «светлой головою» вообще, входя в состав Технического совета Спецкомитета.

Там у Петра Леонидовича появляются собственные – и в его глазах по определению ценные – идеи по организации работ и планы необходимых действий. Каковые он упорно предлагает проводить в жизнь. Причём он не считается с двумя важными обстоятельствами: партия и правительство уже назначили организатора на весь проект – раз; и два – задача состоит не в том, чтобы всласть покопаться в природе атома, а чтобы скорее догнать со своею бомбой американцев с их бомбой.

Так что возможно, есть своя немалая доля истины в словах главного конструктора первого промышленного атомного реактора Николая Доллежаля, сказанных, правда, значительно позже той эпохи:

«Я многих руководителей повидал на своем веку, но такого, как Курчатов, не помню. Очень умный, в высшей степени порядочный человек, никогда не повышал голоса. Его все уважали, и ему завидовали многие. Думаю, что и Капица завидовал. Это только версия, что он ушёл из атомного проекта, потому что хотел работать лишь над мирными проблемами. Вторую роль играть не хотел…» [286]

А ведь партия назначила не только Курчатова. По воле Сталина организатором работ на самом верхнем уровне становится не кто-нибудь, а самолично Лаврентий Павлович Берия. По поводу его управленческих способностей мнения высказываются разные – от гениальности до самодурства, – но то, что с людьми он бывал крутенек, отрицать трудно. И у него чуть ли не под ногами постоянно суетится капризный гений. К тому же имеющий крайне негативное мнение о своём начальнике, которое смело высказывает самому Сталину:

«В организации работ по А Б [Атомной Бомбе], мне кажется, есть много ненормального. Во всяком случае, то, что делается сейчас, не есть кратчайший и наиболее дешевый путь к ее созданию. <…>

Никакого строгого отбора тематики по определенному плану сейчас нет, и вокруг А Б начинается свистопляска. Пляшут и жулики, и авантюристы, и честные люди. Конечно, что-нибудь под конец и вытанцуется, но явно это не тот короткий и дешевый путь, по которому мы можем перешагнуть Америку. <…>

Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру.

У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо. <…>

…у него один недостаток – чрезмерная самоуверенность, и причина ее, по-видимому, в незнании партитуры. Я ему прямо говорю: «Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах», – на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю. Вообще наши диалоги не особо любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах. <…>

У меня с Берия совсем ничего не получается. Его отношение к ученым, как я уже писал, мне совсем не по нутру. <…>

Тов. Берия, как большинство товарищей, с моими возражениями не согласен. Быть слепым исполнителем я не могу, так как я уже вырос из этого положения.

С тов. Берия у меня отношения все хуже и хуже, и он, несомненно, будет доволен моим уходом. Дружное согласие (без генеральского духа) для этой творческой работы необходимо и только возможно на равных началах. Его нет. Работать с такими настроениями все равно я не умею. <…>

Поэтому прошу Вас еще раз, и очень настоятельно, освободить меня от участия в Особом комитете и Техническом совете. Я рассчитываю на Ваше согласие, так как знаю, что насилие над желанием ученого не согласуется с Вашими установками.

Ваш Капица». [262, с. 613–619]

Всё же отваге академика остаётся только удивляться. И дело даже не только в нелицеприятных оценках по адресу поставленного на ответственную должность доверенного человека самого руководителя страны. Любой, кто хоть краем в жизни зацепил государственную службу и государственный документооборот, засвидетельствует, что у него от этого текста