Семь эпох Анатолия Александрова - Александр Анатольевич Цыганов

деле никогда не собираются разводиться?». Несколько раз доходило до того что жена Капицы не выдерживала подобных двусмысленных шуток и прогоняла Ландау. На несколько дней тот пропадал, лаская свою обиду, а затем снова приходил в дом к Капицам. И снова всё заканчивалось: «Разводиться не думаете?»…

Дау вообще отличался крайней бестактностью, рождающейся от крайнего же самолюбования. И шутки его выдавали то ли предельную степень социопатии, то ли элементарную невоспитанность, привыкшую быть извиняемой благодаря безусловной и общепризнанной гениальности учёного. Чего стоит, например, сцена, когда в 1932 году один из создателей квантовой теории Поль Дирак выступал в Харькове на конференции, организованной Ландау в УФТИ. А Дау, когда тот поворачивается спиною, тихонько произносит: «Дирак – дурак, Дирак – дурак». А когда тот поворачивается лицом – у Ландау рот закрыт, на лице невинное выражение, но глаза выдают – слишком сияют. Но выдержанный молчун Дирак терпит всё это до конца лекции и лишь тогда поворачивается и говорит, открывая своё знание русского языка: «Сам дурак, сам дурак». [308]

Л.Д. Ландау. Не позднее 1950 г. Архив РАН

Только плечами пожать…

А уж высказывания Ландау о спасшем его от тюрьмы, а то и от смерти Капице, что передавались из уст в уста в среде физиков, и вовсе показывают всю беспредельность его «благодарности» своему спасителю. Типа такого: «Да, Кентавр спас жизнь Ландау… Но если бы сверхтекучесть гелия смог объяснить какой-нибудь иноземный теоретик, Ландау не вышел бы из тюрьмы. Ведь о Ландау Кентавр вспомнил, когда все физики мира оказались в тупике…» [308]

Но Александров – не Ландау. Естественно, Анатолий Петрович и не думал «отказывать от дома» самому Петру Капице. Тот иногда приходил на продолжавший действовать семинар Ландау, да и работы опального академика на даче – а он очень серьёзно исследовал феномен шаровой молнии – обеспечивались по указанию нового директора приборами и материалами через Институт физпроблем. И после одного внешне нейтрального, но предельно тяжёлого внутренне разговора Капица счёл нужным поведать Александрову, что лично на него зла не держит, и даже пригласил на обед.

Кроме того, Анатолий Петрович сделал после начала работы в институте стратегически очень выгодный ход. Он назначил своим заместителем Михаила Малкова, который не только был сведущ в делах и особенностях «капичного» ИФП, но и хорошо участвовал в прежних работах института по охлаждению и сжижению кислорода. Переключение его на разработку химических технологий производства жидких водорода и дейтерия высокой чистоты получилось легко и просто. Причём с глубокой личной заинтересованностью: на материалах работ, что поручил ему вести директор, Малков стал писать диссертацию по тем самым исследованным физическим и техническим основам выделения дейтерия из водорода методом глубокого охлаждения. Так что он фактически и руководил институтом, когда Александров отсутствовал, всё глубже увлекаемый Курчатовым в другие дела по Атомному проекту.

Реакторные прежде всего дела.

* * *

Реакторную технику начали просчитывать и в ИФП. Основное направление, заданное Курчатовым (и, хм, американцами), было определено безусловно: уран-графитовый котёл. Как его делать, на то были свои мысли, изначально совпадавшие с тем, что, по получаемой из США отрывочной информации, строил в Чикаго Ферми: выкладывать слоями, как поленницу дров или кирпичную стенку, графитовые блоки, в оставленные ниши закладывать металлический уран. По приборам смотреть количество разбегающихся нейтронов, чтобы определить приближение к критическому количеству урана. После чего добиваться надкритического состояния с развитием самоподдерживающейся цепной ядерной реакции путём извлечения поглощающих нейтроны кадмиевых стержней. Ну и далее ими регулировать процесс.

Однако никто не отменял и идею другого типа реактора – на тяжёлой воде. В известных условиях такие котлы могут быть даже выгоднее графитовых: дейтерий имеет меньшее сечение поглощения нейтронов, чем просто водород, отчего для них подходит менее обогащённый уран. А это в свою очередь позволяет использовать в качестве топлива природный.

Правда, занимался этим направлением Абрам Алиханов, под которого как раз 1 декабря 1945 года была оформлена Лаборатория № 3 – всё же не удержал Игорь «рукавичку» за поясом. Причём – чего в те годы, конечно, никто не знал, но в 2010‐х это открылось точно – выпала оная настолько далеко, что и после возвращения Института теоретической и экспериментальной физики, что образовался с годами из Лаборатории № 3, в лоно матери – Курчатовского института – ИТЭФ ещё несколько лет продолжал фронду и пассивное сопротивление. Или не совсем пассивное – смотря по тому, насколько случайно или не случайно загорелся в 2012 году остановленный ускоритель ИТЭФ-ТВН…

Но в 1946 году Институт физических проблем вполне уверенно занимался в своём секторе решением пока ещё общих задач – дейтерий, реакторы, генераторы-ускорители Ван де Граафа на миллионы вольт, магнитные установки. Постепенно расширялся кадровый состав института, куда подтягивали студентов – прежде всего из МГУ, МВТУ и МХТИ – знаменитой Менделеевки. При этом ради отсечения случайных людей Анатолий Петрович организовал экспертную комиссию, которая оценивала дипломные работы выпускников, председателем которой сам и стал. Начали издавать свой журнал – «Приборы и техника эксперимента».

Статистов и бездельников в ИФП, таким образом, не стало. Их особо и не было, а теперь не стало вовсе. При этом авторитет нового директора постепенно, но неуклонно рос, а среди молодёжи он вообще был абсолютным. Александров умел быть и доступным, и крайне требовательным, и это в нём уживалось органично. Ну а шутки и розыгрыши – это он генерировал всегда, независимо от места работы. Даже на войне. Вот и тут (правда, этот эпизод относится уже ко времени начала 1950‐х годов, когда первая советская атомная бомба была уже испытана):

«Как-то Борода приехал в Институт физпроблем. Там мы ему напомнили, что он давал зарок не брить бороду, пока не сделает бомбу. Мы поднесли ему громадную бритву, таз с мыльной пеной и веником и потребовали, чтобы он сбрил бороду. Он посмеялся, увёз с собой бритву – она и теперь в его Доме-музее. А за розыгрыш он со мной рассчитался: когда я ехал на завод, дал мне пакет для директора с заданием передать во время обеда. Я так и сделал, но оказалось, что в пакет он положил парик для меня и требование, чтобы я его тут же надел. Что я и сделал». [133]

Вообще, по свидетельству коллег и сотрудников, директор ИФП «вёл себя как будто совсем раскрепощённо и допускал выходки, розыгрыши и шуточки, которые трудно было ожидать от человека его положения».

Например, 14 мая 1947 года вывесил на доске в вестибюле приказ следующего содержания: «Объявить благодарность профессору Александру Иосифовичу Шальникову за родовспомогательную деятельность.