NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

Я подошёл к окну. Снег перестал, и в просветах между облаками показались звёзды. Где-то там, в холодной темноте космоса, существовал Фантом – созданный мной и жизненный меня существо, которое превратилось из инструмента обмана в нечто более сложное и многогранное. В символ, в концепцию, в комментарий о природе творчества и подлинности в мире, где границы между реальным и виртуальным, между истинным и фальшивым становятся всё более размытыми.

Впервые за много дней я почувствовал, как в груди разгорается что-то похожее на надежду. Тусклая, неуверенная, но всё же надежда. Надежда на то, что даже на самом дне можно найти новую точку опоры и оттолкнуться от неё, чтобы начать долгий, мучительный, но необходимый путь наверх. Не к прежней жизни – она была безвозвратно потеряна – а к чему-то новому. К чему-то, возможно, более подлинному.

И с этой мыслью я впервые за много дней лёг спать без виски и таблеток, позволив себе просто закрыть глаза и увидеть, что принесёт завтрашний день.

Глава 17: Прозрение

Февраль в Москве – время, когда даже оптимисты начинают сомневаться в существовании весны. Грязный снег, ледяной ветер и такое же ледяное безразличие окружающих. Идеальные декорации для человека, пытающегося собрать осколки своей жизни.

Уже две недели прошло с того вечера, когда Вероника впервые появилась на пороге моей съёмной квартиры. Две недели, которые вернули меня из полумёртвого состояния к чему-то, отдалённо напоминающему жизнь. Я начал бриться, готовить настоящую еду вместо бесконечных бутербродов, даже сделал базовую уборку в квартире. Небольшие, но важные шаги из бездны, в которой я находился.

Вероника приходила почти каждый день, иногда ненадолго, иногда оставаясь до поздней ночи. Она принесла книги, альбомы по искусству, свои инструменты для рисования, маленький обогреватель, чтобы бороться с вечно холодными батареями. Постепенно стерильная, безличная квартира начала приобретать признаки обитаемого пространства.

Но главное – она принесла идею, которая сначала казалась безумной, но с каждым днём становилась всё более отчётливой и убедительной. Идею о том, что история Фантома – это не просто афера, не просто мошенничество, а что-то более значимое. Художественное высказывание, исследование природы творчества и подлинности в эпоху тотальной цифровизации и коммерциализации искусства.

Сегодня утром она разложила на полу гостиной десятки распечатанных статей, интервью, критических обзоров – всё, что когда-либо публиковалось о Фантоме. Я сидел, скрестив ноги, в окружении этого бумажного моря, и смотрел на собственное творение с новой, неожиданной перспективы.

– Смотри, – Вероника указала на одну из статей, опубликованную в крупном международном издании об искусстве. – «Работы Фантома ставят фундаментальные вопросы о природе подлинности в цифровую эпоху. Когда искусство существует только как код, как набор электронных импульсов, что становится критерием его ценности? Уникальность? Авторство? Эстетическое воздействие? Или, возможно, сама концепция ценности должна быть переосмыслена?»

Она перешла к другой статье:

– «Фантом, скрывающийся за цифровым псевдонимом, возможно, является наиболее точным выражением современного состояния искусства – эпохи, когда личность художника одновременно и гипертрофирована как бренд, и растворена в бесконечности цифрового пространства».

Я слушал эти цитаты с растущим изумлением. Всё это писали о мистификации, созданной мной и Димой с единственной целью – заработать деньги на хайпе вокруг NFT. Но звучало так, будто речь шла о действительно глубоком, концептуальном проекте с серьёзным философским подтекстом.

– Странно слышать это сейчас, – сказал я, перебирая статьи. – Когда всё это публиковалось, я просто видел в этом подтверждение успеха нашей аферы. Доказательство того, что критики готовы находить глубокий смысл даже там, где его изначально не было.

– А был ли он изначально? – спросила Вероника, пристально глядя на меня. – Или, может быть, он появился в процессе, помимо твоей воли? Может быть, создавая Фантома, ты действительно исследовал границы между подлинным и фальшивым, между авторством и анонимностью, между искусством и его симуляцией?

Я хотел отмахнуться от этой идеи как от попытки найти оправдание моим действиям, но что-то останавливало меня. Воспоминания о том, как рождался образ Фантома, как мы продумывали каждую деталь его вымышленной биографии, как я часами формулировал его философскую позицию для интервью и манифестов.

– Может быть, – медленно сказал я, всё ещё не готовый полностью принять эту интерпретацию. – Но всё равно в основе всего лежал обман. Мы продавали подделку, выдавая её за оригинал.

– А что такое оригинал в мире NFT? – парировала Вероника. – Цифровой токен, привязанный к файлу, который может быть скопирован бесконечное количество раз? Разве вся эта система не построена на условности, на коллективном соглашении о том, что именно считать «подлинным»?

Она указала на интервью, которое я давал от имени Фантома для журнала «ArtReview»:

– Вот, ты сам говоришь здесь: «В цифровую эпоху понятие оригинала становится всё более условным. Что действительно имеет значение – это концепция, идея, интеллектуальный и эмоциональный отклик, который вызывает работа».

Я рассмеялся, но не цинично, а с оттенком удивления:

– Господи, я же просто нёс наукообразную чушь, чтобы звучать умнее! Это был маркетинговый ход, а не искреннее убеждение.

– Уверен? – Вероника приподняла бровь. – Потому что звучит довольно искренне. И, что более важно, это действительно интересная мысль, независимо от того, верил ты в неё или нет.

Я задумался. Действительно ли все эти идеи были просто красивой упаковкой для мошенничества? Или где-то глубоко внутри я действительно исследовал эти вопросы, пусть и не признаваясь в этом даже самому себе?

– Не знаю, – честно ответил я. – Всё так запуталось… Где начинался циничный расчёт и где заканчивалось искреннее творчество? Была ли граница между ними вообще?

– Именно этот вопрос и делает всю историю Фантома таким интересным случаем, – сказала Вероника, садясь рядом со мной на пол. – Это не просто афера, это исследование границ между подлинным и фальшивым, между искренностью и маркетингом, между искусством и его имитацией.

Мой телефон завибрировал. Сообщение от Софьи: «Можно заехать сегодня? Есть новости».

– Моя сестра хочет приехать, – сказал я Веронике. – Ты не против?

– Конечно, нет, – она начала собирать разбросанные по полу бумаги. – Она знает, что я тебе помогаю?

– Да, я сказал ей. Она была… удивлена, но рада.

Удивлена – это было мягко сказано. Когда я рассказал Софье о визитах Вероники, о наших разговорах и её идее переосмыслить историю Фантома, сестра долго молчала, а потом просто спросила: «Ты уверен, что это не попытка использовать тебя для её собственного проекта?»

Я понимал её подозрения. Вероника была известна