Борьба за крепости и складывание системы обороны на Северо-Западе России в царствование Петра I - Николай Равильевич Славнитский

Первым праздником являлся Новый год. В этот день с крепости палили трижды: первый раз при чтении Евангелия на литургии (из 31 пушки), второй – в начале молебна (из 41 пушки), в третий раз – по окончании молебна (из 51 пушки)[1107]. Следующим праздничным днем являлся праздник Богоявления Господня (Крещение). В этот день производилась церемония погружения в воду святого креста (освящения воды) при пушечной пальбе из 17 пушек[1108]. Данные праздники отмечались во все указанные годы (скорее всего, эта традиция установилась еще раньше).

13 апреля 1718 г. торжественно праздновалась Пасха. В этот день состоялся молебен, в ходе которого (и по окончании его) раздалось три пушечных залпа: из 11, 15 и 21 пушки[1109]. Этот праздник также являлся традиционным, но отмечался, естественно, в разные дни. Постоянными праздниками являлись, кроме того, день рождения царя (30 мая), когда палили из 31 пушки, и день его тезоименитства (29 июня), когда палили из 51 пушки[1110]. Причем по замечанию Ф. В. Берхгольца, находившегося в Санкт-Петербурге в 1721–1725 гг. и также неоднократно упоминавшего о пушечной пальбе со стен Санкт-Петербургской крепости, тезоименитство царя «здесь почти более празднуется, чем день его рождения». В этот день (т. е. 29 июня 1721 г.) с крепости было дано три залпа[1111]. Но здесь автор допустил неточность, ибо согласно «Журналу Санкт-Петербургской крепости» было просто выстрелено из 31 пушки[1112].

Между этими днями торжественно отмечался один из самых главных «викториальных» праздников петровского времени – день Полтавской победы – 27 июня. Этот праздник сопровождался благодарственным молебном и трехкратной пушечной стрельбой: из 33, 43 и 53 пушек[1113]. В сентябре праздновался еще один «викториальный» день – день победы при Лесной (состоявшейся 28 сентября 1708 г., когда был разбит шведский корпус генерала Левенгаупта), который также отмечался пушечной пальбой из 51 пушки[1114]. В октябре состоялся следующий «викториальный» праздник – день Калишской победы, по случаю которого палили из 21 пушки[1115]. С.В. Ефимов, опираясь на «Повседневные записки князя Меншикова», отмечал пушечную пальбу 9 августа 1718 г., в день взятия Нарвы[1116]; однако в «Журнале Санкт-Петербургской крепости» мы таких указаний не встречаем.

В следующие годы наиболее торжественно (в присутствии Петра I) отмечали годовщину Полтавской победы. 27 июня 1720 г.: «В праздник Святого Самсона странноприимца его величесто изволил быть у обедни в церкви святой троицы и как на литоргии стали читать Евангелие палили с города из 33 пушек по окончании литоргии из 43 по благодарном молебне из 53 пушек, потом лейб гвардии палили из мелкаго ружья, беглым огнем три раза которые были в строю у Троицы на площади между оными залпами палили из полевых Преображенских пушек три ж раза переменяясь с бегучим огнем помянутой строй лейб гвардии, на городу стоял штандарт фрегат швецкой был убран на Неве разными флагами»[1117]. Здесь следует отметить интересный момент – Е. А. Погосян пишет, что в 1720 г. Петр I снова перенес празднование Полтавы за пределы Петербурга, ссылаясь на его письмо к Екатерине от 26 июля, где тот сообщил о приезде к Красной Горке[1118]. Однако в приведенном нами описании четко зафиксировано, что царь в тот день был у обедни в Троицкой церкви. Скорее всего, он на следующий день, в годовщину сражения вернулся в Санкт-Петербург, поэтому позволим себе не согласиться с мнением, что Петр «специально выехал к флоту, чтобы “брать” здесь годовщину Полтавы».

При этом Петр I нередко старался «подогнать» к этому празднику и въезд иностранных послов в столицу Российской империи. В частности, в 1713 г. «в 27 день июня то есть в день Полтавской баталии приехал в Питербурх посол Персицкой и с подарками; он был с купчиною на яхте, а прочие с зверми и птицами на других судах. Его величество и господа сенаторы и прочие жители Питербурхские встречали все, в буерах отъехав, близ Канец; а как доехали до города, тогда стреляли из пушек и оной посол перевезен на квартиру, а его величество изволил поехать на Петровский остров. Того ж числа в вечеру на площади был огненной фейверок и зажигали один план, потом пущали люст-кугели и ракеты»[1119]. Выскажем предположение, что в данном случае это связано с намерением царя не только торжественно встретить иностранную делегацию, но и продемонстрировать мощь русского оружия.

В 1721 г. церемония оказалась еще более торжественной. Секретарь голштинского посольства Ф. Берхгольц описал ее следующим образом: «Шагах в пятидесяти от алтаря стоял его величество царь в том самом одеянии, которое было на нем в день Полтавского сражения, то есть в зеленом кафтане с небольшими красными отворотами, поверх которых была надета простая черная кожаная портупея. На ногах у него были зеленые чулки и старые изношенные башмаки. В правой руке он держал пику, как полковник гвардии, а левою придерживал под мышкой старую, очень простую шляпу. Позади его стояли подполковники гвардии: по правую сторону князь Меншиков, по левую – генерал Бутурлин, а за ними, в три или четыре ряда, большое число обер-офицеров, все с пиками в руках и шляпами под мышкой. Как в день празднования коронации, и теперь вся гвардия была в сборе и стояла в строю поодаль. Ее величество царица с вдовствующею царицею и всеми придворными дамами находилась в это время на небольшом балконе, устроенном перед входом в церковь. Богослужение, когда мы вошли, подходило уже к концу, и при нас продолжалось только несколько времени пение, из которого я ничего не мог понять. В продолжение этого чтения царь и все присутствовавшие (исключая иностранцев) стояли на коленях, и когда была пущена ракета, с крепости последовало три залпа изо всех пушек, которым отвечали орудия, стоявшие за палаткою, и вся гвардия – троекратным беглым огнем из ружей, исполненным со всевозможною точностью; наконец, стреляли также с галер, расположенных у берега. Когда все это кончилось и многочисленное духовенство, в великолепных облачениях, в предшествии распятия и восковых свеч, возвратилось в церковь, начался обратный марш гвардии под предводительством самого царя, как полковника, к реке, на которой стояли галеры, перевезшие его опять на другую сторону, где гвардия стояла лагерем»[1120].

Осенью того же года был заключен мир со Швецией, и, естественно, по этому поводу состоялись грандиозные празднества, центром коих снова стала крепость. Ф. В. Берхгольц писал, что в