Украина против Донбасса. Война идентичностей - Евгений Вадимович Рябинин

везде были очень громкие взрывы. Люди бежали в другие дома, и мы решили перейти в соседний. Квартиры постепенно сгорали с нижнего этажа по верхний. Я такого ещё не видела. И в соседнем доме было много людей на первом этаже в тамбуре, меня посадили с людьми, а Максим с родителями пытались помочь другим людям перебежать в безопасное место. Но в какой-то момент снова выстрелы стали ещё сильнее, тогда все зашли в тамбур. Там были дети, животные, много взрослых, и все очень сильно боялись и не понимали, куда дальше бежать. Но ещё через некоторое время приехали пожарные, у которых не было воды, потому что во всём городе её отключили. Они пытались потушить горящие здания, но потом начали вывозить людей. И мы успели сесть во вторую машину с несколькими жильцами. Было очень тесно и страшно. Нас привезли в пожарную часть, дали успокоительные, немного еды и через 30 минут отправили нас на бронированной машине через порт в здание возле Купола. Туда привозили всех, кто уже не мог оставаться дома.

– Почему Вы сразу не покинули город?

– Нам не на чём было выехать, и мы не понимали всю серьёзность ситуации до конца. Все думали, что ситуация повторится, как в 2014-м, и до нас ничего страшного не дойдёт.

– Где Вы брали еду и воду?

– Когда мы были в квартире, то за водой ходил папа Максима, у них под домом было место, где можно было набрать баклажки. У них оставались запасы еды, закатка, и мы готовили супы из того, что было. Когда нас перевезли в здание, то в первые дни с нами поделились просто люди, которые там были уже долго. Потом нам выдавали еду волонтёры, которым привозили еду солдаты. Дальше ситуация усложнялась, люди начали грабить магазины от безвыходности, потому что людей становилось всё больше, а еды меньше. Мы не хотели ничего брать, потому что был фактор совести, но когда поняли, что по-другому не выжить, то папа с Максимом побежали в магазин напротив, нашли там немного еды, колготки, некоторые таблетки, и это нам очень помогло. Потом уже и я с мамой Максима побежала туда, чтоб найти хоть что-то, но там было уже пусто. В какой-то день, когда обстрелов стало меньше, мы вышли, чтоб найти их родственников, и они нам дали ещё еды. Всей едой мы делились с людьми, которые были с нами в комнате. Там было несколько семей, у которых были дома близко, и все мужчины ходили за едой, водой и приносили всё то, что могли. Но и волонтёры выдавали на первом этаже здания кипяток, чай, супы. Всё, что могли. Мы скооперировались и помогали волонтёрам за еду, потому что становилось уже очень тяжело. Мы перебирали лук и картошку, тогда нам давали ещё еды. Либо носили воду, переносили одеяла, но это делали только мужчины, потому что были сильные обстрелы и женщины очень боялись.

– Как Вы пережили этот период, чем питались люди?

– Сначала всё было хорошо, но когда еда начала заканчиваться, то люди начали варить пельмени, которые были уже не первой свежести, после этого все отравились, кто их ел, а для меня это было самым тяжёлым отравлением в жизни. Потом от холода уже начали умирать пожилые люди, так как не оставалось уже ни сил, ни еды. Но я старалась не выходить из комнаты, поэтому многое не видела.

– Что было самым ужасным моментом для Вас?

– Самое ужасное воспоминание – это просыпаться в четыре часа утра от сильных выстрелов и землетрясения, когда понимаешь, что каждая минута может быть последней. Когда ты уже не можешь контролировать мысли и просыпаешься в слезах и отчаянии. Ещё я запомнила, что каждый сам за себя, потому что две семьи, которые сидели с нами, быстро собрались и уехали, хотя у них было место в машине, но не для всех, видимо. Это морально неприятное воспоминание, когда понимаешь, что только ты сможешь себе помочь. И ещё одно – когда начали вывозить людей за деньги из убежища в Мелекино, и не за маленькие деньги, а ты сидишь и понимаешь, что у тебя ничего нет, ты просто не можешь выйти отсюда. Тогда я возненавидела деньги и то, что они имеют власть над людьми. И я подумала в тот момент, что сделаю всё, чтоб не быть человеком, которому важно только материальное.

– Какие моменты и качества в людях Вас разочаровали больше всего?

– Некоторые мужчины отказывались в чём-то помогать волонтёрам, и в итоге всю работу делали одни и те же. И ещё разочаровало то, что, когда приносили коробки с едой, была такая толпа бабушек, которые даже не думали о детях, они просто нападали на эти коробки и забирали всё себе, мне даже не хотелось туда подходить. Одни вообще кричали: «Моё, моё!» – и толкали всех, кто подходил. Была одна женщина, которая вообще из убежища просто носила всё домой к себе, хотя там была куча детей и людей, которым это всё было нужно. Люди начали воровать в магазинах не только еду и лекарства или одежду, а уже просто всё, что видели. Просто в какой-то момент начали переходить грань, и мародёрство не останавливалось. Изначально все объединялись против проблемы, помогали друг другу, а в итоге каждый уже думал только о себе. Ещё разочаровало, что «зелёные коридоры» никто даже и не пытался сделать. И был момент, когда приехали журналисты украинских каналов, привезли немного каши, поснимали, что у нас всё хорошо как бы, и даже психологи приезжали для детей, но это был один раз за все время, и больше никто не приезжал.

– Как люди поддерживали друг друга?

– Да, мне нравилось, как люди помогали друг другу, старались шутить, даже пели песни. Вообще у нас собрались умные люди, которые делились историями из жизни, и я узнавала много нового тогда. Мы читали книги вслух, разговаривали о еде, обсуждали, что сделали бы, когда война закончится. Играли в карты, шахматы, и было очень уютно, несмотря на всё, что происходило вокруг.

– О чем думали во время боевых действий?

– Часто мы думали о том, где наши родные и близкие, все живы или нет. О еде тоже очень часто думали, потому что каждую ночь приходилось засыпать голодными. Вспоминали все хорошие моменты из прошлого, чтоб как-то отвлечься, в основном мы делились мыслями со всеми в комнате,