Полное собрание стихотворений и поэм. Том IV - Эдуард Вениаминович Лимонов

твёрдыми зубами,

Кому назначил твёрдых рог

Носить, сгибаясь вниз главами…

Олень, и лось, и страшный носорог,

И саблезубые шакалы,

Шатаясь по артериям дорог,

Зайдут в Байкалы

На глубину до бурых ягодиц

И пьют от пуза.

На них выходит стайка юных львиц

В рейтузах…

И встречею тогда потрясены,

Бегут прочь львицы.

Поскольку те, с рогами пацаны,

Хотят в них впиться…

Борьба со временем

Мы упираемся ногами в мощную землю,

Мы останавливаем стрелки часов.

Однако они передвигаются неумолимо,

Однако они тупо вращаются, содрогаясь,

И наши мышцы не выдерживают, сдают,

Раскалываются, как камни на беспощадном солнце.

Позднее мы сидим и плачем на твёрдой земле

В наших нелепых рабочих комбинезонах

С излишним количеством карманов.

А оно наращивает бег за нашими спинами…

И никто уже не будет помнить наших имён.

Наши поступки будут фальшиво интерпретированы.

Так, на Триумфальной разыгрывалась трагедия,

Мы там надорвались, Косякин и я…

«Какие тучи! Ну и мрак…»

Какие тучи! Ну и мрак!

Как будто бы и не рождался,

А где-то между задержался,

И не хотят туда никак

пустить под солнце золотое.

Так кто же я? Чего я стою?

Когда в такой повергли крах?

Кусок материи в слезах?..

Куда ты катишься яйцом?

Напуган боевым творцом,

Стоящим в позе людоеда.

«Я не хочу! Я не поеду!»

Но катишься в кишечный тракт.

Ну вот и солнца катаракт…

Полдень

Бывают дни, когда из интернета

Ни новостей, ни криков, ни войны.

Лежит распаренным и рыхлым лето,

Давя на территорию страны…

Купаются в реке нагие девки,

Два пацанёнка с удочкой сидят…

И мышки неприметные, полевки,

В стогу соломы счастливо шуршат…

Выходит мать беременная к вишне,

Садится, начинает том читать.

Открыты окна. Улыбаясь, слышит,

Как брат с женой трясут свою кровать.

В хлеву телята нежные уснули.

В стране жары, не время похорон.

Но мухи где? Куда же улизнули?

А к старику, поскольку умер он!..

А умерев, он стал для мух помостом,

Как чешуёй, покрылся слоем мух.

Ещё бы мог за жизнь он побороться…

Но вот угас, но как свеча потух…

Жареные уши

На кого я похож – уши большие, щёки впалые!

Бледный, двигаюсь не быстро, морщины, пятна лица…

Даже не хочу сравнивать себя с молодыми годами.

Но даже ещё в 2014-м я был другой…

Единственное, что меня не покинули дерзновенные помыслы,

Вот чего-чего, а дерзновения не поубавилось…

Однако уши большие, почему-то представляю их

жареными на сковородке.

Однако бледный, однако в движеньях не быстр.

Я похож на старого, вздорного, упрямого Фридрих.

И эти уши, эти уши можно жарить на сковородке…

«Хорошо и одиноко…»

Хорошо и одиноко

В шесть часов утра.

Протекает Ориноко

В глубине двора.

Форм идейных основатель,

На тебя с высот

Свесившись, глядит Создатель,

Словно ты тот кот,

Что гулять под дождик вышел.

«Ну ходи, ходи!»

Бог суровый выше крыши:

Тучи-бигуди

До ушей одет небрежно,

В облачный халат,

«Ну дождит… Какой ты нежный!

Избалован, брат!»

По Бодлеру

У юноши, в ночи читающего книгу,

Глядящего гравюр густое дактило,

Желание «бросай родную мамалыгу!»

Покинет ли к утру чудак своё село?..

Вот юноша Бронштейн, Херсонского уезда,

Всклокочены в спираль еврейские власы.

До станции его сопровождали звёзды,

Чтоб после полинять в ближайшие часы…

Что гонит нас вперёд? Тщеславие и драма?

Видения годов за сотни лет от нас?

Шагает по степи Лев, отпрыск Авраама,

Как Ломоносов, что наукой всех потряс.

Херсонская печаль за плечи проводила,

Херсонским солнцем был наутро осиян.

Вы знаете, потом что с юношею было?..

И Иудеи внук, и гордый внук славян…

Для юноши, в ночи читающего книгу,

Глядящего гравюр густое дактило,

Что бросить нам велит родную мамалыгу?

О, Лев Давидович, куда нас понесло?!

Сентябрь, тридцатый день. В Москву явившись жадно,

С вокзала вёз в метро несчастный чемодан,

Был это Главпочтамт, вот я явился, ладно!

На зов твой, о судьба, покорный как баран!

Что гонит нас вовне, какая в сердце ломка,

Мы почему бежим родительских краёв?

И сослепу идём мы в утренних потёмках

До станций иль до них, до крошечных портов…

На дальний юг идут шаланды с арбузами…

На север – поезда, ложись на антрацит!

Там нежный Петербург с незрелыми садами

И в золоте Москва, где ты не будешь сыт…

Не дружи ни с кем, рабочий

От нормандской от четвёрки голова болит,

От тщедушного Суркова голова болит,

От Пальмиры густопсовой голова болит,

И от Гергиева тоже голова болит…

Вот приехал Пиотровский. Здравствуй, Эрмитаж!

В Эрмитаже всё чужое, Эрмитаж не наш…

Там нерусское искусство, чёрт-те что висит.

И от Эрмитажа тоже голова болит…

Бывший Зимний злым сараем

На Дворцовой стал,

Революцию взыграем —

Эрмитаж пропал.

Раскурочим, размотаем ихнее добро.

Не дружи ни с кем, рабочий, делай всем назло!

Непременно отличайся

В доблестных делах.

Халифат кто остановит?

Русский халифат…

Много-много нам бульдозер

Нужен будет, друг,

Эрмитаж чтоб соскребали

Под ужасный звук.

Раскурочим, размотаем

Ихнее добро.

Не дружи ни с кем, рабочий,

Делай всё назло…

Лайнер смерти

Лайнер, скука, все читают…

Занавешены окошки,

Египтянин наблюдает

За движениями крошки…

Что мамаше своей рада.

Всё спокойно, всё как надо…

Но мгновение спустя

Бог иглу свою вонзает,

Лайнер взрывом разрывает,

И несутся вниз, свистя…

Египтянина куски

И пелёнки от малышки,

Переплёт той самой книжки,

Обувь, чемодан, очки…

Человек всего добился,

Он собою насладился.

Не умеючи летать,

В ящиках он научился

Облака пересекать…

Масс воздушных зов огромен.

Ну и что? Ну и зачем?

Ты, зрачками странно тёмен,

Знаешь ужас этих тем…

Приготовленного к смерти

Нам возможно ли узнать?

Убедить его: «Поверьте!

Вам билет Ваш лучше сдать!»

Не поверит юный, стройный,

Засмеётся и взойдёт

Он