Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

class="p1">Но в целом Мари была права. Грейс почти растворилась в своих ролях Матери, Княгини, Жены. Она сомневалась, что переживет следующие двадцать лет, если не найдет — и скоро! — новую роль, помимо роли сорокапятилетней женщины из Филадельфии, замужней матери троих детей, супруг которой, так уж вышло, еще и князь.

— Я подумаю об этом, — сказала она, пообещав это и себе самой, а не только подруге детства, одной из немногих, кому она доверяла, потому что они знали Грейс Келли, когда ничего еще не началось.

* * *

Однажды пасмурным днем, когда Ренье уехал по делам, Грейс встретилась с Гвен Робинс за чаем с булочками. Та оказалась лет на десять старше, и возраст был ей к лицу. В густых каштановых локонах появилась седина, теплые задумчивые глаза смотрели из-под густых бровей.

— Я очень благодарна, что вы согласились со мной встретиться, — сразу начала Гвен, пожимая руку Грейс.

— Нет, это вам спасибо за то, что вы спросили моего мнения относительно моей биографии, — ответила Грейс. — Текст очень хорош.

«Это важная роль, — пронеслось у нее в голове. — Смотри не провали ее».

Гвен, казалось, была удивлена:

— Это много для меня значит…

Грейс жестом пригласила ее сесть. Они расположились в самой простой комнате, где дети играли машинками и куклами, пока не выросли. Хозяйка надела тонкие шерстяные брюки, простой джемпер и очки, и выглядела куда менее официально, чем гостья, явившаяся в темно-синем платье по колено, — идеальный выбор, если понятия не имеешь, что надеть. Грейс почувствовала облегчение, увидев, что писательница немного волнуется, не зная, чего ожидать. Это должно было помочь Грейс с воплощением ее плана.

Наливая чай и предлагая Гвен блюдо с булочками и сэндвичами, она объясняла, в каком она — по большей части — восторге от книги, а Гвен краснела от смущения, благодарила и хвалила булочки с коринкой, лучшие из всех, что ей доводилось пробовать за пределами кафе при лондонском чайном магазине «Фортнум и Мейсон».

Потом Грейс перешла к делу:

— Но в вашей книге есть один момент, который меня беспокоит. — Она сделала паузу, и по напрягшимся плечам Гвен увидела, как к той вернулась отступившая было тревога. — Видите ли, я беспокоюсь о моих дочерях. Я потеряю в их глазах весь свой авторитет, если они узнают… некоторые вещи о моем прошлом. Например, про Джина Лайонса и Рэя Мил-ланда. То, что между нами было, право же, совершенно личное дело, и я не стала бы этим делиться ни с одним биографом. Мало того, я ни в чем не призналась даже лучшим подругам, ведь так и поступали леди в наши дни, верно? Но я отвлеклась. Суть вот в чем: как я могу просить дочерей держаться подальше от мужчин определенного типа, если они узнают, что у меня была совершенно противоположная привычка? Мне хотелось бы спасти их от тех душевных мук, которые испытала я сама.

— Но разве такое реально? Уберечь наших детей от ошибок? — с неподдельным любопытством спросила Гвен.

— Может, и нет, — признала Грейс. — Но я наверняка способна уберечь их от неловкого положения. И заодно Ренье с Рэем Милландом, раз уж это меня касается. Понимаете, мистер Милланд с супругой поселились во Франции, неподалеку отсюда, и мы время от времени встречаемся с ними в обществе. Мы все можем оказаться в весьма неудобной ситуации, если всплывет история о той давней ошибке, которую мы с мистером Милландом совершили. Уверена, вы понимаете, Гвен. У вас есть роскошь частной жизни, и я уверена, вы особенно это цените, будучи писательницей с воображением, способным так точно описать жизни тех из нас, кто почти не обладает этой роскошью.

«Хватит болтать», — велела себе Грейс. Она много чего еще могла сказать, но почувствовала, что пока на этом надо остановиться. Пусть усвоится уже сказанное.

Гвен задумчиво попивала чай, держа блюдечко под чашкой. Для такого случая Грейс использовала фарфоровый сервиз «Серебряный юбилей». Пусть сейчас Гвен и не смотрела на число «25», выведенное серебром на тонких чашечках (в очертании цифр угадывался профиль мужа Грейс), она явно заметила, из чего пьет. Сейчас ее непонятно что выражающий взгляд был устремлен на одну из розочек обивки дивана, на котором сидела Грейс: лодыжки ног скрещены, руки со сплетенными пальцами покоятся на правом колене.

— Я могу это понять, — сказала писательница, ставя звякнувшую чашку обратно на блюдце.

— Как я рада! — с улыбкой откликнулась Грейс.

— Это, должно быть… так сложно, — проговорила Гвен, явно тщательно подбирая слова. — Я наблюдаю за тем, как развивается современная журналистика. Она отбрасывает все приличия.

— Не все журналисты такие, — рассудительно заметила Грейс, увидевшая для себя возможность и моментально воспользовавшаяся ею, — только бессовестные папарацци и другие ловчилы.

Гвен кивнула. У Грейс усиливалось ощущение, что они на одной стороне: своенравные девчонки в школьной столовой, которые делятся сэндвичами и историями об учителях.

— Единственная проблема в том, что я не понимаю, как мне восполнить удаленные страницы, — сказала Гвен.

— Ну, — Грейс испустила глубокий вздох облегчения, — в этом я могу помочь. За громадную услугу, которую вы мне окажете, я дам вам эксклюзивное интервью. Вы сумеете заглянуть в мою настоящую жизнь. Я хочу, чтобы люди читали вашу книгу!

Проведя с Гвен два часа, Грейс чувствовала себя триумфатором. Она пребывала в таком воодушевленном и радостном состоянии, что даже решила посвятить во все детали Ренье, который на следующий вечер вернулся в Монако. Поэтому после ужина, когда он сказал, что хочет навестить свой зоопарк, Грейс вызвалась пойти с ним. Ренье подозрительно посмотрел на нее, ведь она годами не ходила туда по доброй воле, но не стал возражать. Когда он предлагал ей посмотреть то на попугая, то на обезьяну-игрунку, Грейс, как в первые годы их брака, изображала горячий интерес; впрочем, тогда она действительно хотела заинтересоваться всем этим. Сейчас притворяться было куда сложнее. Уже когда они медленно шли к выходу из зоопарка, она спросила:

— Угадай, кто пил вчера со мной чай?

Гордясь собой, она во всех подробностях рассказала Ренье о Гвен и ее книге, однако чувствовала себя все более обескураженной, потому что муж не улыбался, слушая ее.

— Откуда ты знаешь, что ей можно доверять? — спросил он, когда Грейс закончила.

Он остановился, и Грейс остановилась тоже.

— Я просто уверена, — ответила она.

— Женская интуиция, — саркастично заявил Ренье, переводя взгляд с жены обратно, на буйство листьев и воды вокруг его бегемотов.

Внутри Грейс что-то со звоном лопнуло, как перетянутая гитарная струна.

— Думаешь, у твоих драгоценных животных есть хоть что-то, кроме интуиции,