Озаренные - Леонид Михайлович Жариков

Сказано было точно и образно. Под этим грозным и родным, хранящим и беспощадным каменным небом работают горняки. Отсюда они выносят на своих натруженных ладонях жаркий уголек.

В лаве не было видно людей, лишь мелькали во тьме движущиеся огоньки. Вот один из огоньков приблизился к нам, и мы узнали звеньевого Юрия Баранова.

— Как дела, Юра? — спросил директор.

— Как в Греции... — загадочно ответил горняк, и я уловил в его голосе оттенки досады. — Одну полоску сняли, начинаем другую.

— Колесников внизу?

— Выкладываем «костер».

— Давно у вас кровля не садилась, как бы чего не вышло...

— Выдюжим.

— Ну если так, пошли и мы на низ, — скомандовал директор шахты и поднялся.

— Иван Николаевич, идите под забоем — осторожно посоветовал Баранов. — Там воздушная струя свежее.

— Пойдем, где положено по технике безопасности, — ответил мой спутник, и я почувствовал, что оба они чего-то недоговаривали.

Необычно и приятно идти в шахте во весь рост. Угольный пласт здесь вымахал от почвы до кровли чуть не на два метра. Некоторое время мы шли вдоль угольного целика. Где-то ниже слышался гул работающего комбайна. Потом внезапно в лаве стало тихо, и тут загремел чей-то оглушающий голос, точно сам бог спросил с неба:

— Юра, в чем дело, почему комбайн остановили?

Это раздался по громкоговорящей связи голос бригадира Колесникова.

Воспользовавшись короткой остановкой машины, мы перелезли через транспортер под защиту металлических перекрытий. Здесь кровля была ниже, металлические секции крепи, казалось, осели под исполинским давлением горных пород. Но я был спокоен, потому что знал: кровля над нами торпедирована, а если так, то мы находились под надежной защитой железной лавы.

Все же я спросил, почему лава в этом месте значительно ниже, чем под забоем, где работает комбайн: ведь кровля над лавой еще вчера торпедирована.

— Приближается «шаг обрушения», и поэтому кровля ведет себя неспокойно.

— А нас не накроет «шаг обрушения»? — не к месту вырвался у меня вопрос.

— Господь бог милует, — отшутился директор.

Металлическое крепление в лаве управлялось силой гидравлики. Могучие стальные стойки как бы сами подвигались ближе к забою по мере удаления лавы. В узком коридоре, образованном рядами стоек, было тесно от шлангов. Здесь же был протянут электрический кабель. Мы пробирались буквально на четвереньках да еще пригнувшись, потому что ближе к завалу стойки придавило тяжестью горных пород. И нельзя было поднять голову, чтобы не стукнуться каской о нависшую кровлю.

На пути мы встречали рабочих, которые сидели в лаве и управляли механизмами: у каждого был свой «пай» — участок лавы, за который он нес ответственность.

— Это ты, Толик? Привет. Подержи-ка над нами кровлю, пока мы пролезем... А ты, герой, больше не катаешься на вагонетках?

В темноте лавы послышалась чья-то реплика:

— Он себе «Волгу» купил, на ней девчат катает.

— Надо женить, чтобы катал одну жену, — сказал директор.

Наконец мы выбрались на нижний штрек — главную транспортную магистраль участка. И здесь увидели бригадира. Вместе с рабочими он носил двухметровые бревна — выкладывали «костер», так называют горняки усиленную деревянную крепь для защиты штрека от возможной бурной посадки лавы. Горняки работали в пустом пространстве, в том самом жутком «подземном зале», который молчал притаившись. Рабочие ходили там во весь рост и складывали двухметровые стойки формой сруба между кровлей и почвой. Такие «костры» способны выдержать огромное давление горных пород.

Александр Колесников был в легкой пластмассовой каске, в шахтерской куртке. Он подошел к директору шахты, устало провел ладонью по лицу и без того измазанному в угле, и сказал:

— Теперь, если кровля загудит, штрек выстоит.

— Добре, — думая о чем-то своем, отозвался директор.

Между тем угольный комбайн уже второй раз спустился с верхнего штрека на нижний, и рабочие готовились снимать третью полоску. Машину завели со штрека, и она, гудя, медленно поползла по лаве. Стальные зубки с яростью крушили угольный пласт, искры вспыхивали сквозь облако черной пыли — это попадался на зубки крепкий колчедан. Из-под комбайна текла по конвейеру живая река угля. Вот он, уголек Олега Кошевого. Захотелось даже потрогать его рукой, зачерпнуть горсть угольной крошки, матово-черной на вид и теплой на ощупь. Нет, не горняки добывали уголь за Олега, а сам он присутствовал здесь. Сердце комиссара молодогвардейцев билось в груди этих людей.

Глядя на работу машины, мои спутники, казалось, думали о том же. Стараясь перекричать гул мотора, директор шахты громко спросил, приблизившись к моему уху:

— Вы вчера интересовались, есть ли у нас на шахте поэты... А эти чем не поэты? Уголь творят! — И, словно в ответ на эти слова, машинист Николай Клепаков оглянулся в нашу сторону, стащил с лица черный, забитый угольной пылью респиратор, и на его чумазом лице сверкнули белые зубы. По всему было видно — настроение у машиниста отличное: комбайн работал, кровля держалась крепко, и мощной рекой плыл по конвейеру уголь очередного шахтерского миллиона.

Во власти глубоких впечатлений возвращались мы подземными выработками к стволу. Невольно думалось: шахтеры — озаренные люди! Они спускаются в кромешную тьму подземелья, чтобы вынести людям огонь, озарить их жизнь добрым светом.

...Лава была уже далеко позади, когда за нашими спинами в глухой тишине раздался отдаленный подземный гром, даже почва под ногами вздрогнула. Все ясно: дала посадку кровля! И хотя горняки, казалось, все предусмотрели, тревога заставила сердце биться настороженно: а все ли хорошо там, не повредило ли обрушение кровли угольную лаву, где работают горняки?

Подвиг... Мы часто повторяем это привычное слово, не всегда вдумываясь в его глубочайший смысл. Пусть замолкнут скептики: своими глазами видел я мокрые насквозь куртки шахтеров, их непостижимо усталые лица, их тяжело натруженные руки. У колесниковцев трудовой подвиг был подлинным, страстным, окрыляющим, и он становился плечом к плечу с подвигом военной поры.

* * *

Я возвращался в Краснодон последним автобусом. Горняки, уставшие за смену, молча смотрели в окна, за которыми проплывали в легких сумерках зеленые придорожные деревья. Было поздно, когда автобус пришел в Краснодон. Над городом царила ночь. На тихих улицах не было прохожих. Далекое, блещущее звездами шахтерское небо раскинулось над рабочим Донбассом от края до края. Звезды сливались с земными огнями, с красными звездами на копрах, которые излучали свет, как маяки надежды...